Мы неуклонно опускаемся к белизне. 1'10" Она: При всей противоречивости, что наполняетнаши утра,Мы можем дышать, это правда, и небо ясно.Но мы уже не верим, что жизнь возможна,Нам больше не кажется, что мы – люди. Он: Безразличное движениеПо холодному, болезненному маршруту.Есть метафора отсутствия,Наполовину свершившегося переходак пустоте.Затуманенные сигналы реальностиВ своем слабом свеченииУжасны, как звездное небо.Они – наполовину свершившийся переходк пустоте.Столкновения нейроновНа поле мнимых желанийСоздают некий мир свободный,И в котором уже ничто не сможет обрестизаконченность. Она: Надо, чтобы природа приспособиласьк человекуИ чтобы человек приобрел завершенностьи жесткость.Меня всегда терзал страх упасть в пустоту,Я была одна в пустоте, и у меня болели руки. Он: После смерти сгнившие до костей телаТех, кого, как нам казалось, мы знали,Выглядят высокомерными, словно ониВовсе не желают возрождаться.Вот они, такие простые, без ран,Все их желания утолены.Теперь они лишь скелеты,С которыми в итоге расправится время. 1'17" Он: Мы чувствуем присутствие наблюдателя. Она: Ты здесьИли где-либо еще,Ты уселась по-турецкиНа кафельный пол в кухне,И твоя жизнь разбита,Воззови к Господу.Смотри! Есть такие молекулы,Что живут связанными наполовину.Бывают полуизмены,Бывают смешные ситуации. Он: Мы не живем, мы производим движения, которые лишь кажутся результатом наших импульсов. Смерть не сразит нас, мы уже мертвы. Она: Ты подумал о коте Шрёдингера,Который наполовину мертв или наполовину жив,О природе светаИ о двойственности белизны. Он: С нашей речью, как с посудой в альпийской хижине, говорил Нильс Бор. Вода у нас грязная, тряпки сомнительной чистоты, и все же в итоге нам как-то удается отмыть тарелки. Она: Ты стоишь на мостике над безднойИ думаешь о мытье посуды. Он: Два существа, каждое в своей умственной ночи. Однако в определенный момент, зафиксированный в протоколе измерения, не случайный момент, но точно обусловленный, в их сознании синхронно возникло некое представление. 2'15" Он: Заряженные энергией, частицы движутсяв замкнутом пространстве в ограниченныйпромежуток времени. Назовемэто пространство городом, уподобимэнергию желанию,и мы получим метафору жизни. Она: Ты думаешь, что устанавливаешь границыличности.Каждый миг твой взгляд осуществляетизмерение,Бывают исключения, остаточные явления,Но ты уверен в себе, ты знаешь природу. Он: Повинуясь теории атомных столкновений, частицы реагируют, выставляют панцири, шипы, оборонительное или наступательное оружие – вот вам и метафора эволюци и животного мира. Она: Среди ночи ты видишь траекторииДвижущихся объектов, четкие, как в полдень.Для тебя свобода – это смысл истории,А действие издалека – это зыбкий сон. Он: Как скала нуждается в воде, которая ееПодтачивает,Так мы нуждаемся в новых метафорах. Она: У тебя есть блокнот и система координат,Люди подвижны и часто ранимы.Несколько лет подряд они сталкиваютсяс другими людьми,А потом распадаются, превращаясьв неустойчивые системы.Две частицы соединились,И их волновые функции стали идентичны,Затем они расстаются во тьме,Отдаляются друг от друга.Подвергнем частицу Б воздействиюэлектрического поля,И у частицы А произойдет та же реакция.Каково бы ни было расстояние между ними,Будет ощущаться некое воздействие, влияние. Он: Разделение мира на отдельные объекты есть продукт нашего ума. Отмечены некие явления, установлено оборудование для эксперимента. Сообщество наблюдателей может прийти к соглашению насчет результата измерений. С большей или меньшей точностью можно определить некоторые данные. Эти данные – результат взаимодействия между миром, сознанием и измерительными приборами. Итак, с помощью умеренной интерсубъектности мы можем свидетельствовать о том, что мы наблюдали, что мы увидели, что мы узнали. Беседа с Сабиной Одрери Написав «Боевой дух», вы взялись за переработку вашего первого сборника стихов «В погоне за счастьем». Значит ли это, что теперь вы все чаще стали отдавать предпочтение поэзии? Нет, не совсем, сейчас я пытаюсь написать роман. У меня такое впечатление, что я развиваюсь в двух противоположных направлениях: моя проза становится все более жестокой и гадкой, а мои стихи – все более светлыми и причудливыми. Когда я чувствую, что слишком далеко зашел, двигаясь по одному пути, то сразу хочется перейти на другой. Это такое динамическое равновесие, вероятно, не достигающее уровня синтеза, но на сегодняшний день это лучшее, на что я способен. Поэзия в отличие от прозы непосредственно направлена на то, чтобы вызвать эмоции, выразить некую внутреннюю жизнь, так ведь? Поэзия – это прежде всего некое таинственное видение мира. Она пробуждает то, что глубоко запрятано, то, что нельзя выразить иными средствами… и результат всегда удивляет меня. Порой это бывает связано с музыкальностью стиха, порой – нет, а порой это просто некое странное, ни с чем не связанное ощущение. Занятно бывает обнаружить в себе какие-то необъяснимые вещи; я все более и более убеждаюсь, что в красоте, не связанной с желанием, всегда есть нечто странное. Это встречается и в романе, но гораздо реже; там увлекает за собой механика событий и персонажей. Не впадая в словесную игру, можно сказать, что активное начало в романе – явление поэтического порядка. Можно ли сказать, что поэты нашего времени – это «проклятые поэты» ? Проклятые – это еще слабо сказано. Поэзия стала совершенно безнадежным делом. Многие в какой-то момент жизни ощущают потребность писать стихи, но у поэзии перевелись читатели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28