Сейчас принято думать, будто поэзия – скучная вещь, и потребность в поэзии удовлетворяется песней, но удовлетворяется лишь отчасти. Вы не чувствуете себя близким современным поэтам? Я читал многих поэтов прошлого столетия, а моих современников знаю гораздо меньше. Моей любимой эпохой – как в музыке, так и в поэзии – остается первый период немецкого романтизма. Сегодня ничего похожего не найдешь, ведь наша эпоха чуждается патетики и лиризма. Я не поддерживаю и не отвергаю ни одного из авангардистских течений, но я знаю, что выделяюсь среди других попросту благодаря тому, что окружающий мир интересует меня больше, чем язык литературы. Невиданные, необычайные события, которые происходят в мире вокруг нас, завораживают меня, и мне непонятно, как другим поэтам удается отвлечься от всего этого, – может быть, они живут в деревне? Ведь все люди ходят в супермаркеты, читают иллюстрированные журналы, у всех есть телевизор, автоответчик… Я не могу уйти от этой реальности, я до ужаса остро реагирую на окружающий мир. Вы внесли лишь незначительные изменения в текст «Остаться в живых», этого вашего «методического руководства». Этот текст – как бы моментальный набросок, его трудно переделать. И в нем действительно излагается мой метод, которого я придерживаюсь и по сей день. Я знаю, что «Расширение пространства борьбы», мой первый роман, произвел эффект неожиданности. Но те (немногие), кто до этого прочел «Остаться в живых», вероятно, были удивлены меньше остальных. Какой может быть роль литературы в мире, который вы описываете, – мире, полностью лишенном морали? Во всяком случае, это очень трудная роль. Тот, кто указывает на язвы общества, обрекает себя на всеобщую антипатию. На фоне красивых сказок, которыми пичкают нас средства массовой информации, очень легко проявить литературный талант, демонстрируя иронию, мрачный взгляд на вещи, цинизм. Самое трудное начинается потом, когда хочешь преодолеть этот цинизм. Если сегодня найдется писатель, который сможет в своих произведениях быть одновременно честным и оптимистичным, он изменит судьбы мира. Беседа с Валерием Старасельски Мишель Уэльбек, названия ваших произведений звучат как призыв оказать сопротивление этому миру – миру, который вы показываете в обличье неказистой повседневности, и вдобавок – нечастый случай в литературе – обвиняете в том, что он основан на некоей все более и более очевидной мистификации. Можно ли сказать, что речь идет о прямом проявлении социально-политического протеста, которым и объясняется успех ваших книг? Мои герои – люди небогатые и незнаменитые; с другой стороны, это не маргиналы, не преступники, не изгои. Среди них есть секретари, технические сотрудники, клерки, инженеры. Люди, которые иногда теряют работу, которые иногда впадают в депрессию. То есть самые обычные люди, в которых на первый взгляд нет ничего притягательного, ничего романтического. Наверное, именно этот банальный мир, редко описываемый в книгах (поскольку писатели с ним мало знакомы), и стал неожиданностью для тех, кто прочел мои произведения, в особенности мой роман. А может быть, мне и в самом деле удалось описать кое-какие распространенные формы того трогательного самообмана, который помогает людям выносить ужас их существования. Вы описываете мир, который из-за снятия запретов постепенно теряет человечность, и считаете, что «это постепенное ослабление связей между людьми представляет известные проблемы для романиста… Мы далеко ушли от „Грозового перевала“, и это еще мягко сказано. Жанр романа не приспособлен для того, чтобы описывать безразличие или пустоту; надо бы изобрести какую-то другую модель, более ровную, более лаконичную, более унылую». А в поэзии не возникает таких проблем? У всех нас в жизни неизбежно бывают особые, исключительно напряженные моменты, которые находят себе естественное и прямое выражение в поэзии. Но для современной эпохи характерно то, что эти моменты чрезвычайно трудно выстроить в некую связную последовательность. Многие люди чувствуют это: в какие-то мгновения они действительно живут, однако в целом их жизнь не имеет ни цели, ни смысла. Вот почему сегодня так трудно написать честный, свободный от штампов роман, который смог бы обогатить этот жанр чем-то новым. Не уверен, что мне как романисту это удалось, но кажется, что полезно было бы взбодрить роман изрядной дозой теории и истории. В ваших книгах находят свое отражение перемены, которые произошли в отношениях между людьми, в статусе мужчин и женщин. Часто на этой почве возникают драматические ситуации. Что вы думаете о словах Арагона: «Будущее мужчины – это женщина»? Так называемое раскрепощение женщины было скорее выгодно для мужчин, поскольку делало возможным расширение сексуальных связей. В дальнейшем это привело к распаду супружеской пары, к распаду семьи – последних общностей, которые стояли между индивидуумом и рынком. Думаю, это стало катастрофой для всего человечества, но и на сей раз наиболее пострадавшими оказались женщины. В традиционном обществе мужчина жил и действовал в более свободном и открытом мире, нежели женщина, однако этот мир вместе с тем был и более суровым, в нем было больше соперничества, больше эгоизма, больше жестокости. А с женщиной было принято связывать такие ценности, как самоотверженность, любовь, сострадание, верность и нежность. Пусть эти ценности впоследствии и стали предметом насмешки, надо сказать прямо: они являются высшими ценностями, какими только может гордиться цивилизация, и их окончательное исчезновение обернется трагедией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28