– Скажите, что хочу встретиться.
Майор повесил трубку. Так как мне не было дано никаких инструкций по поводу того, как себя вести и что дальше делать, я вернулся в ПВО. Тощий восемнадцатилетний Дима, пацан с личиком младенца, но выше меня на голову, спросил, что происходит. Лещ натаскал Диму на писаря, у него был неплохой почерк, но он делал чудовищные грамматические ошибки. Я сказал, что меня хочет видеть Приставкин, представитель президента по помилованию. Дима вдруг испугался: «Они чего, сюда придут?» Я не знал, что ему ответить. Однако ему ответили сами события. В ПВО влетел капитан Жук, начальник 16-го отряда, тощий, как болт, офицер.
– Савенко, собирайтесь. Пойдете в тринадцатый отряд.
– С вещами? – спросил я.
– Нет. У вас все в порядке с одеждой? Возьмите с собой тапочки. Быстрей, быстрее!
Я забежал в спалку, вытер лицо полотенцем, освежился. И побежал за Жуком, тапочки в руках. Мы влетели в 13-й отряд. В локалке было пусто. Только Антон, завхоз, приветствовал меня: «Эдуард, давай в ПВО, пулей». Я сменил туфли на тапочки и зашагал в ПВО.
Там сидели лучшие силы 13-го отряда. Всех возможных trouble-makers , тех, кто мог задать каверзные вопросы или раскрыть лагерные тайны, сбагрили. Кого услали на промку, как меня пытались услать утром. Кого спрятали в ШИЗО, а нескольких очень умных загнали в клуб. Администрация – опытные люди, все учились у лучших лжецов и фальсификаторов России, начиная с фельдъегеря князя Потемкина Таврического. Искусство лжи – лучшее из искусств российских, в коем преуспела моя Держава вельми и весьма, подумал зэка Савенко.
Зэки заулыбались, увидев меня.
– Садись, Савенко, на второй ряд, – сказал майор Панченко, наш отрядник, то есть начальник отряда.
Я сел. И мы стали ждать.

XI

Ждать пришлось долго. Наступило время обеда. Я спросил Панченко, с кем же мне обедать. С 13-м отрядом? Или вернуться в 16-й? Он приказал мне встать в строй в 13-м. Ложку я с собой не взял, потому мне пришлось пользоваться ложкой Юрки Карлаша, председателя СКО 13-го. Солнце уже палило нещадно, когда мы промаршировали в отряд. Обед в этот день для 13-го отряда был коротким.
Стоило нам вернуться, как нас опять усадили в зал ПВО. Нас было не меньше двадцати, но не больше двадцати пяти. Юрка Карлаш, грузин Бадри, Вася Оглы, чеченец Руслан, друг Васи – Ляпа, азербайджанец Ансор (этот у нас заведовал пищёвкой, крупный молодой человек с крупными руками и ногами, ему загоняли жирные дачки), наш бригадир Али-Паша – слон с золотым добрым сердцем, Кириллов – высокий парень с желтой биркой наркомана, вечно читающий книги, лучшие из обиженных во главе со спортсменом Купченко, короче, весь джентльменский состав, самые разумные элементы отряда. И я впереди, один на втором ряду, на первом не было никого. Мы сидели и задыхались, так как окна нам почему-то закрыли. Не то чтобы не было сквозняка или по какой другой причине? У входа в отряд на крыльце томились завхоз Антон и отрядник майор Панченко. Переминались с ноги на ногу, нервничали.
– Так тебя, что, к нам навсегда перевели или на один раз, Эдик? – спросил меня из-за спины Вася Оглы.
– Да хер его знает, – ответил я шепотом. – Утром на промку хотели загнать, сейчас вот сюда приволокли.
В это время влетел Антон.
– Сафар, гони по-быстрому в шестнадцатый, пусть с его шконки (Антон указал на меня) табличку снимут. Бери табличку и на его старое место повесишь. Пулей!
Сафару трудно было пулей, потому что в нем все 150 кг есть, но он потрусил слоном.
– Вдруг спросят, где ты спишь? – объяснил мне Антон. – Ты не говори, что в шестнадцатом, говори, что здесь живешь.
– Так меня чего, совсем сюда или на время?
Подошедший сзади Антона отрядник Панченко ответил за него:
– Я так думаю, что сюда вернут тебя. К этому идет.
– И чего переводили? – спросил я, ни к кому не обращаясь.
Сафар вернулся с черной металлической табличкой, на ней написаны Ф.И.О., срок, начало, конец срока, статья, по которой осужден. Ее повесили на мою бывшую шконку, а мы продолжали изнывать от жары и отсутствия воздуха. Мы понуро сидели, но у меня было перед ними преимущество. Я понимал ситуацию лучше, чем они. Я понимал ситуацию так: писатель Приставкин, спецпредставитель по правам человека при президенте, затребовал у администрации встречу с писателем Э. Лимоновым. Он находится тут как участник Международной конференции по правам человека. Поскольку несколько ПЕН-клубов, то есть писательских организаций мира, в том числе ПЕН-клубы Франции и Италии, выступили в защиту Э. Лимонова, и слабый вначале, в год, когда меня посадили, общественный резонанс по поводу того, что писатель сидит в тюрьме, стал сильным. Даже русские писатели очнулись от сна, и кое-кто высказался за меня. К тому же суд меня оправдал по трем самым крутым статьям, в частности, не признал меня виновным в подготовке актов терроризма. Потому Приставкин решил нанести мне визит.
Напряжение нарастало. Майор Панченко все чаще бегал от входной двери к нам в зал. Телевизор нам почему-то смотреть не разрешили, очевидно, чтобы делегация не застала нас врасплох. Только камикадзе Антон, наш сверхчеловек, сын русской матери и азербайджанского отца, был спокоен. Он стоял у двери, прислонившись к косяку, и медитировал, должно быть, с полузакрытыми глазами. Как обычно чистый, тщательно выглаженный. Небольшого роста, сверхчеловек, ставший таковым в лагере, который только и был всей его школой жизни. Другого мира он не знал. Сел в 17, выйдет уже в 26 лет. Скоро…
Антон отлепился от косяка.
– Идут. Внимание. Сафар, врубай телевизор!
Сафар исполнил, и на экране замелькали зеленые, синие, желтые саратовские новости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60