«…Задача наших организаций, нашего народа заключается не столько в том, чтобы добыть независимость, а сколько в том, чтобы добить Россию в том виде, в котором она существует сейчас… Деятельность наших организаций должна быть перенесена на территорию противника… До того, пока Россия будет существовать в том размере, в каком она сейчас существует, пока она не будет возвращена к границам времен Ивана III, до тех пор о реальной независимости не может быть и речи» («Висти», 1991, № 6).
Наши потомки, «роясь в сегодняшнем, окаменевшем», узнают, что незадолго до начала гражданской войны на Украине журнал «Наш клич» (1992, № 1) подстрекательски писал:
«Украина, которую мы должны оставить потомкам, — это Украина для украинцев, а не для международного базара».
А «Нескорена нация» в сентябрьском номере за 1991 год уточняла доктрину следующим образом:
«Демократических разглагольствований о предоставлении равных прав коренным и некоренным нациям… оно (украинское правительство. — Э.Л.) не допустит… В Украине есть коренные нации и национальности. Это украинцы, крымские татары, караимы и крымчаки. На Украине есть и представители некоренных наций. Это русские, белорусы, поляки, евреи, болгары и другие. Объем прав коренных и некоренных наций разный. Коренные нации имеют право на самоопределение на своей этнографической территории, представители некоренных наций такого права не имеют… Именно по этим причинам на Украине невозможно говорить о равноправии наций».
Продолжая рыться «в сегодняшнем, окаменевшем», наши потомки не смогут не заметить (увы, этого не хочет замечать демократически настроенный обыватель в России и даже его собрат — обыватель на Украине) явный, безостановочный «прогресс» в процессе отравления сознания украинцев националистическим ядом. В своем первом номере за 1992 год «Замкова гора» переходит от призывов к делу — дает уже подробный рецепт изготовления напалма в домашних условиях (сопровождая его рисунками), а также способы его применения с максимальным эффектом для разрушения строений и уничтожения людей. В этом же номере объявлено о создании структур УНСО. А 18 июня отряд в 80 человек напал на Киево-Печерскую лавру. Потомки поймут, что в 1992 году доселе пребывавшие в инкубационном периоде (доселе запеленутые в коконы малотиражных публикаций) экстремистские украинские националистические идеи сделались доступны широкой публике. Вожди УНА и УНСО стали получать доступ на центральное радио и телевидение Украины.
Умудренные куда большим опытом, чем мы, потомки будут много циничнее нас и потому пожмут плечами и констатируют: «Да, все к концу 1992 года было готово для гражданской войны на Украине».
Москва буйно заросла деревьями и всякой зеленью, как зарастают оставленные жителями города. Рано утром блуждаю в районе Ленинского проспекта. Отсюда, с улицы Марии Ульяновой, уезжал я за границу восемнадцать лет тому назад. На соседней улице Крупской в парковой полосе скульптура Ленина и Крупской залита белой краской. Но у ног их все же свежие цветы.
О фронтах-пожарищах, о друзьях-товарищах
1. На безымянной высоте
Середина октября. Красивая, цветная осень. Мокрый лес. Высота 794. На северо-западе от Сараева — военный район Жучь. Вдалеке и внизу видны коробки высотных зданий Сараева. Время от времени то бухает миномет, то раздается дробный стук пулемета. Полковник Вукович показывает мне позиции противника, внизу, под нами, на поросших обильно кустарником и лесом склонах.
Полковник боится за меня. Только что встреченные нами два транспортера ООН, один из них — украинский, были обстреляны «турками». («Турок» или «турчин» — так называют на балканских фронтах мусульман.) Потому полковник идет со стороны линии фронта, прикрывая меня корпусом от возможного огня снайперов. Сопровождают нас, наверное, с двадцать солдат, автоматы в руках.
Еще на командном пункте полковник заставил меня снять бушлат и надел на меня свою шинель. Снял пилотку с ближайшего солдата и надел на меня. Не маскарада ради, но дабы снайпер не целил в гражданского, выделив его из солдат. Полковник крупнее меня, шинель большая.
В осеннем лесу посещаем землянки, вырытые на склоне горы среди деревьев. Накат из бревен, поверху — земля, бруствер смотрит щелью вниз в кустарники, на «турков». Солдаты соорудили землянки, каждый согласно своему собственному архитектурному вкусу. Вход в них прикрывает где пластиковый полог, где одеяло и даже фанерная дверь со стеклом. Внутри обыкновенно топчан-постель, иногда печка. Вдоль стен сложены боеприпасы. В то время как один солдат спит, другой несет караульную службу. Знакомлюсь с солдатами, пожимаю руки, записываю имена. Фотограф Имре Сабо (его «дал» мне белградский журнал «НИН») снимает солдат. Солдаты, как дети, любят фотографироваться и позируют с удовольствием и в Приднестровье, и в Славонии, и в Боснии. Стоя в землянке, у амбразуры, между нами — пулемет, пьем с полковником Вуковичем по глотку ракии из его фляжки. За победу сербов. Фотограф работает. Снимает солдата с пулеметом. У солдата шрам на губе. Записываю: «Драго Елек, воюет с апреля, 30 лет».
Чуть в стороне пленные «турчины» рубят и пилят лес под присмотром сербского сержанта. Вид у них хмурый. Впрочем, бравых пленных увидеть невозможно.
Осматриваю еще землянки. Самая большая обшита деревянными планками и даже с рифленой железной крышей… Бьет крупная пушка. «Наша, — объясняет полковник, — 410 миллиметров». Спрашиваю, какие пушки «у турчинов». Четыре орудия по 403 миллиметра.
Спеша по осеннему военному лесу с солдатами, обнаруживаю, что звучит во мне отцовская (наигрывал ее мой батя-офицер на гитаре) мелодия:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62