«Мсье из Юридической полиции, он хочет с вами поговорить, мсье Савенко».
Высокий протягивает мне визитную карточку. «5-й дивизион Юридической полиции. Группа анкет. Лоран Турнесак». Он спрашивает, может ли он задать мне несколько вопросов. Очень вежливый. Пока.
«Когда и как вы узнали о том, что случилось с вашей женой?»
«Телефонный звонок отсюда, из «Отель Дье». В 8:15. Женский голос».
Дверь кабинета, где зашивают раны Наташи, приотворяется, видны яркий свет и сгрудившиеся над моей женой фигуры.
«У вашей жены есть личные враги?»
«Насколько я знаю, нет. Во всяком случае, врагов, способных на подобное зверство, нет».
«Ваша профессия?»
«Писатель, журналист».
Лоран Турнесак позволяет себе улыбнуться.
«Я читал пару ваших статей в «Ль'Идио Интернасьеналь»».
Для полицейского чтение нигилистического, оппозиционного, ведущего войну против всех «Идиота» — скорее ненормальное занятие. Вот если бы он был из Ресенжнэмант женераль (приблизительно соответствует Федеральному бюро расследований), тогда он читал бы «Ль'Идио…» по долгу службы. Однако верно и то, что он не простой полицейский, «хранитель мира», как их вполне официально величают, но следователь.
«О-оооо!» — изображаю я удивление, думая о том, что случилось в кабинете, почему толстый медбрат выскочил и побежал по коридору…
Выходит медсестра, их вокруг не менее полутора десятка, и успокаивающе улыбается мне:
«Все, все хорошо, мсье, — шепчет она, проходя. — Она в золотых руках, ваша жена».
Лампы дневного света над нами распыляют неприятный, иссиня-белый свет на все предметы. Полицейские в форме вводят еще одного небритого парня в наручниках. Полиция использует госпиталь для своих целей? Префектура полиции через улицу.
«А у вас есть враги?»
Я гляжу на полицейского юношу. С виду вполне бесхитростный тип. Но, конечно, он обучен всяким полицейским профессиональным гадостям.
«Есть. И сколько! Я бы себя не уважал, если бы не имел врагов».
Он записывает адрес — просит меня быть готовым к тому, что в ближайшие дни, возможно, они захотят опять со мной побеседовать. Знакомит со своим коллегой. Старше, ниже, лысая голова, Филипп Лекёр менее приветлив.
После двухчасовой операции жену мою вывозят в коридор. Лицо чуть менее кроваво, раны заклеены свежими кусочками лейкопластыря. Из-под него видны там и тут нитки. Несмотря на то что Наташа устала, а впереди еще несколько обследований и положение руки в гипс, Лекёр настаивает на том, чтобы записать ее показания сейчас же. Втискивается в помещение, куда ее ввезли отдохнуть. Я жду в коридоре, разговариваем с Турнесаком как старые знакомые, прислонившись к стене. Хотя я и по опыту знаю, что полицейские — опасные собеседники, я делюсь с ним переживаниями. Он поддакивает, разделяет мое горе и вставляет вопросы. Я объясняю, что всегда был против того, чтобы жена работала в ночном ресторане, предпочитал, чтобы мы жили беднее, на одну зарплату, мою… Но Наташа любит петь, пение для нее — призвание. Мне ее ночная работа была всегда неудобна. Я работаю по утрам, а она, когда работала в «Распутине», только в десять вечера уходила туда. Шоу же начиналось в одиннадцать часов вечера. Я не люблю рестораны, и русские рестораны в частности. Сам я был в «Распутине» два раза, в «Балалайке» — один раз. Да, она автор нескольких книг, Наташа. Две опубликованы по-французски. Да, у нее разностороннее дарование…
Медсестра зовет меня к жене. Наташа просит, чтобы я прочел для нее показания, записанные Лекёром. Лекёр просит ее опознать разорванную окровавленную одежду, часы, одну золотую сережку, медальон, ее желтую искусственную шубу. Среди вещей окровавленная мужская рубашка. Нет, Наташа не знает, чья она. Не помнит, была ли эта рубашка на агрессоре. Трудно повернувшись на бок, она подписывает показания и лист опознанных вещей. Наташа хочет в туалет, но подниматься ей нельзя, она прикована к капельницам, обеспечивающим приток питающих жидкостей в вены. Потому выходим мы, я и полицейские. В коридоре Лекёр говорит, мы слушаем.
«Ваша жена утверждает, что не знает агрессора. Она запомнила его как темного брюнета средиземноморского типа, может быть, югослава… Лет сорока. Никаких попыток сексуальной агрессии. Исключительное по зверству нападение… Ваша жена не хочет возбуждать дела. Против кого, спрашивает она, если агрессор не пойман? Но вы должны знать, мсье, французские законы таковы, что в случае подобных зверских нападений закон сам возбуждает дело. В данном случае прокурор обязан будет возбудить дело против «X», обвиняемого в попытке преднамеренного убийства. Персонал «Балалайки» задержан нами и находится под следственным арестом в камере. Эти люди утверждают, что не видели агрессора Между тем выход из ресторана лишь один, и пройти незамеченным невозможно. До свидания, мсье…»
Наташу должен осмотреть глазной врач. Не задеты ли органы зрения. Перемещаемся по средневековым коридорам и в огромных цинковых лифтах. Цинк лифтов неприятно напоминает о цинковых гробах и моргах. Санитар каждый раз иной. Пою жену водой из бумажного стакана. Она очень устала и временами забывается в тяжелом, мгновенном сне. Вздрагивая, просыпается. Все явственнее видны следы побоев. Шея вся в кровоподтеках.
Опять коридоры и лифты. Сквозняки. Зубное отделение. Возврат в полуподвальное помещение для рентгена черепа. Почему ничего не делают со сломанной ее рукой? Спрашиваю всех. Докторов много, и ни один не занимается ею всей. Те двое, что зашивали лицо, никак не могут заниматься сломанной рукой. Не их специальность. Наконец оказываемся в кабинете, выпачканном гипсом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62