— Ух ты! — искренне восхищается Алис. — Какой марки?
— «Беретта», — гордо говорит Генри.
— Всегда мечтала встретить настоящего шпиона, — суетится Алис, — но ты все-таки, наверное, врешь, что ты шпион.
Вид пистолета возбудил девочку, и Генри чувствует, что отношение этого смешного создания в черных рваных чулках и мужском пиджаке, подзаборной Мерилин Монро с намазанными черным лаком ногтями, к нему, Генри Незначительному, изменилось. То, что он шпион, она наверняка не поверила: в фильмах, которые она видела, в книгах и журналах, которые читала, шпионы не подходят теперь к простому народу и даже к панкам и не объявляют, что они шпионы. Но теперь Генри стал для нее «человеком с пистолетом» — вдруг жизнь уже не просто жизнь, а кино, нереальность, и в эту нереальность ее, Алис, вдруг взял этот взрослый непонятный человек, приебавшийся к ней сам, купивший ей мундирчик, показавшийся ей вначале чудаком и секс-уродом. Алис знает, зачем мужики покупают женщинам платья и всякие там подарки. Конечно, чтобы этих самых женщин за подарки выебать. Еще за мгновения до этого Генри был зависим от нее, Алис Обольстительной, Алис Длинноногой, Алис Свеженькой и Молоденькой. Генри Незначительный, похотливый урод, добивался свеженькой плоти Алис the Punk. Генри Вооруженный сидел в королевской позе, неторопливо потягивая свой скотч, снисходя до Алис Обыкновенной, Алис Малолетней, Алис как все. И неизвестно, долго ли он будет сидеть так, у него, возможно, есть его важные шпионские дела, что ему болтаться с ученицей английской школы города Парижа… Личико Алис погрустнело.
— А чем ты занимаешься в твоей жизни, kid? — спрашивает теплым голосом Генри Великолепный, подражая не кому иному, как Хэмфри Богарту.
— Я в музыке, в рок энд ролл…
— Hard rock? — спрашивает знающий Генри.
— Угу, в панк, у нас своя группа. I am leading singer…
— О-о-о-о! — тянет уважительно Генри-поклонник. — Как называется группа?
— Мы еще не очень известны, — оправдывается Алис. — Мы только организовались. У меня уже была одна группа в Лондоне, «Wild Murderers». Мы должны были записывать диск, но эта ебаная блядь сестричка потащила меня с собой в Париж, ей дали здесь хорошую работу. I hate french! — говорит Алис запальчиво и замолкает. — Я хотела остаться в Лондоне, — продолжает она, — но эта блядь говорит, что я еще не совершеннолетняя… чтобы жить одной. Она портит мне всю мою жизнь…
— Давай выпьем еще? — предлагает Генри, видя, что дитя расстроилось и опять вертит в руке пустую рюмку.
— Хочешь напоить меня? — спрашивает дитя, но, не возражает. Пистолет, очевидно, оказал на нее глубочайшее впечатление, загипнотизировал ее, и, хотя он тотчас же отправился на свое место между свитером Генри и поясом его армейских брюк, пистолет отражается в зеленых глазах Алис. — Я выпью еще, только я хочу пива. Спроси, есть ли у них Гинесс. Эта блядь устраивает мне скандалы, когда я возвращаюсь с репетиции. Ты знаешь, комрад Генри, — она смеется. — Можно я тебя буду звать «комрад Генри»? Чтобы добиться чего-то в музыке, нужно совершенствоваться, репетировать как можно чаще. Групп так много, все молодые ребята хотят быть в музыке, в панк особенно, каждый идиот может создать группу, но сделаться настоящей группой, о! нужно много работать, — вздыхает она. — Я прихожу домой в четыре утра, уставшая — всю ночь мы играли (у одного из наших парней дом в пригороде, у его отца, — уточняет Алис, — мы играем в подвале), пока доберешься домой, уже чуть ли не утро, а эта блядь ждет меня и скандалит, она думает, что я ебусь с мальчиками. Но я не ебусь, я репетирую! — злится Алис. — Это у нее на уме хуй, вот она и уверена, что все хуем озабочены, весь мир… Она думает, что если я надеваю Эс энд Эм костюм — черные чулки, туфли-стилетто, трусики с шипами, кожу, так я блядь и ебусь ночи напролет, но я не ебусь, мы репетируем… И это мой сценический костюм.
Отчаяние прозвучало в голосе дитяти, и Генри ей посочувствовал.
— Хочу надеть твой подарок, — буркнуло расстроенное дитя и полезло под стол рукой. Дитя вынуло из-под стола пакет и из пакета зеленый гусарский мундирчик. Когда дитя стащило с себя свой тяжелый мрачный пиджак, вдруг оказалось, что дитя-то совсем узенькое и не широкоплечее. «Если вынуть ее из футболки, — подумал Генри, — и вовсе окажется дохлятина».
— Да ты задохлик, — сказал скептически русский шпион, оглядывая фигурку в кожаной юбке, с футболки на Генри издевательски таращилась рожица Джонни Роттена.
— Fuck you, man, — сказало дитя и надуло бицепс правой руки. — Попробуй это…
Генри попробовал. Больше упрямства, чем мышцы, было в этом бицепсе. Скорее — одно упрямство. Когда Генри, ущипнув бицепс, отдернул руку, дитя с шумом выдохнуло и независимо сплюнуло под стол.
— Я хочу жрать, — сказал Генри и встал. — И тебя приглашаю, — добавил он, мельком взглянув на существо. Ему показалось — существо испугалось, что он уйдет. — Если, конечно, тебя не ждут неотложные дела.
— Не ждут, — коротко сообщило существо, а из-под зеленой челки всплеснулись в сторону Генри зеленые ее глаза. Вопросительные глаза и серьезные вдруг. Взрослые.
3
Ресторан Генри выбрал дорогой, за всю свою жизнь в Париже Генри позволил себе посетить этот ресторан только один раз, почти год назад. С женщиной. С самой главной женщиной в его жизни. Которую он когда-то любил. С любимой женщиной. Нормальный обед на двоих в этом заведении на рю Сент-Оноре стоит около 1.000 франков. Пожалуй, в бумажнике Генри осталось всего франков 400, но почему-то это его не заботит. Место ему подходит: здесь можно сесть у окна на втором этаже и, лениво жуя и попивая вино, рассматривать бездельников и клошаров, расположившихся на скамейках, вкопанных в землю между тонкими прутиками зеленых насаждений, обещающих принести следующему поколению Генрихов и Алис благодатную тень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83