— Писал, — застеснялся книгоноша.
— И что же, бросили?
Книгоноша кивнул.
— И правильно сделали, — равнодушно одобрил блоковский рот. — Сейчас все пишут стихи… Но Мотрич у нас один, — закончил он грубой лестью и оглянулся на друга-поэта, в этот момент сорвавшего с головы меховую шапку и стряхивающего с шапки снег. Плиточный, «под мрамор» пол фойе кинотеатра был покрыт слоем грязной жижицы, нанесенной с улицы сотнями ног. В жижице стояли худые штанины Мотрича, оканчивающиеся чешскими невысокими сапогами, и еще более худые черные штанины юноши Миши Басова, заляпанные грязью и уходящие в бесформенные пьедесталы двух грубых ремесленных ботинок, завязанных продетыми во множество дырок шнурками. Увидав эти ботинки, книгоноша простил художнику презрительное неверие в то, что еще кто-либо кроме Мотрича способен писать хорошие стихи. По всем признакам, юноша был беден. Беден и интеллигентен — это сочетание книгоноша в людях уважал. Вор или бандит не должен быть беден, считал книгоноша. Но человек искусства — другое дело. Классический человек искусства — поэт, художник — должен быть беден. Обязан. Как Ван Гог, замечательные письма которого только что вышли по-русски, соседствуя с репродукциями его работ в большой и тяжелой книге, похожей на семейный альбом. Книгоноша взял книгу у Лили и прочел ее от корки до корки. Беден, как Есенин, которому постоянно не хватало денег…
Мотрич взял под одну руку стол, сложив его предварительно в плоскость, другой ухватил пачку книг. Книгоноша взял три пачки, Миша Басов еще стол и пачку, а довольная Задохлик пошла налегке, то забегая вперед, то отставая, вверх по Сумской, утопая в навалившем на улице снегу, смешавшемся с грязью и вспаханном уже тысячами ног прохожих…
7
Следует привести здесь самые элементарные сведения по истории и геотопографии Харькова, дабы легче было следить за передвижениями героев во времени и пространстве.
«Большой южный город», как называл его Бунин, находится в Европе, на самом севере Украинской ССР, в какой-нибудь всего лишь сотне километров от границы с Российской ССР. Основан он не то в конце 16?го, не то в начале 17?го века буйными казаками, бедокурившими в те времена на всем огромном пространстве от пятидесятой параллели (точно на которой и сидит жирная точка города, если вы посмотрите на карту) до самого теплого Черного моря.
После Великой революции и вплоть до 1928 года город выполнял функции столицы Украины. Посему за эти десять лет в городе успели построить несколько нелепых памятников архитектуры, которых, не будь он столицей, никогда бы в нем не построили. В ноябре 1930 года в городе состоялся Интернациональный конгресс пролетарских писателей, на котором присутствовали среди прочих Ромен Роллан, Барбюс и Луи Арагон. В городе родился Татлин — знаменитый автор проекта башни Интернационала и второй по величине поэт группы Обэриу — Введенский, так же, как и малозначительный политический деятель — Косыгин. Однако гордость Харькова и его славу приносят ему расположенные на окраинах многочисленные заводы. Харьков — гигантский индустриальный центр, подобный, скажем, Детройту в Соединенных Штатах Америки.
Сумская улица — основная артерия города не потому, что она самая длинная, или самая широкая, или самая фешенебельная. Своей популярности бывшая дорога, ведущая в другой украинский город Сумы, обязана тем, что она центровая — находится в самом центре Старого Города, и еще тем, что именно на ней расположены самые известные в городе рестораны и кинотеатры и организации. Начинается Сумская улица с площади Тевелева и впадает, взбираясь вверх, в площадь Дзержинского. Именно на площади Тевелева в доме 19 удобно живет с мамой Цилей Анна Моисеевна Рубинштейн, и там же в начале 1965 года поселился и наш герой, «молодой негодяй» Эдуард Савенко. На площади Тевелева отметим видные из окон семьи Рубинштейнов бывшее здание Дворянского собрания, угол Сумской с расположенным на нем рестораном «Театральный» и здание холодильного техникума.
На площади Дзержинского расположен многоколонный и многоэтажный казарменного желтого цвета обком партии. Еще самая большая в Европе площадь вмещает в периметр свой несколько других не менее величественных, но менее могущественных архитектурных ансамблей: охровое здание гостиницы «Харьков», напоминающее ступенчатые пирамиды ацтеков, Университет — уменьшенную копию Московского университета и, наконец, знаменитое чудо «ГОСПРОМ» — конструктивистское здание Государственной промышленности, похожее на тюрьму, — громоздкое и некрасивое сооружение из стекла и бетона.
Между площадями Тевелева и Дзержинского и проходит в основном жизнь нашего героя и его друзей. На Сумской между площадями находятся и магазин номер 41, и Театральный институт с его выходящими в перерыв на Сумскую красотками, и знаменитая «Зеркальная струя», ничем не примечательный прудок с водопадом, тем не менее увековеченный на десятках открыток и в каждом путеводителе по Харькову. (Фотография гололобого Эдуарда десяти лет, стоящего у «Зеркальной струи», в пиджачке с поясом и штанишках-бриджах «под коленку», имеется в архиве мамы героя Раисы Федоровны Савенко.) Непосредственно за «Зеркальной струей» и Театральным институтом помещается в цокольном этаже высотного здания знаменитый «Автомат» — закусочная, выполняющая в Харькове роль «Ротонды», или «Клозери де Лила», или кафе «Флор». Точнее, замещающая все эти кафе вместе взятые. (Тут у автора мелькнула интересная идея — не связана ли была вспышка харьковской культурной жизни в те годы, своеобразная харьковская культурная революция, с открытием «Автомата»-закусочной?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15