— Ты был очень mysterious тогда, Эдвард! — Обернувшись на старшего мальчишку, — тот ломал пальцы, сунув их в переплетение железных прутьев стула, на котором она сидела, — мать приказала зло: «Пойди поиграй с детьми!» В беседке скопилось уже с полдюжины детей, и они сообща наладили игры. Ребенок нехотя вынул пальцы из стула и ушел.
— Ты развратил меня! — воскликнула она внезапно. — Ты познакомил меня со злом!
Он не ожидал упрека. Искренне рассмеялся.
— Я тебя развратил? Я был русский поэт со стеклянными крыльями, в определенном смысле неиспорченный, несмотря на трех жен, юноша, приземлившийся в Новом Вавилоне. Вы, американцы, казались мне monsters разврата! С вашей сексуальной революцией, sex-shops, с порнофильмами… Я очень боялся выглядеть провинциальным, это правда, боялся оказаться смешным и old-fashioned в ваших глазах, в твоих глазах тоже…
— Я не утверждаю, что ты развратил меня осознанно. Но ты развратил меня, да, вниманием к сексу, тем, что делал любовь со мной несколько раз ежедневно…
— …Я делал это — признаюсь теперь, дело прошлое — из боязни оказаться хуже американских мужчин. Когда не знаешь стандартов, не можешь оценить себя по достоинству. Я был уверен, что ничего особенно героического мы в постели не совершаем. Не забывай, что от меня только что ушла жена, я сомневался в себе как в мужчине. Если от меня ушла женщина — значит, я плох, так примитивно мыслил я.
— Ты был formidable! — сказала она по-французски. — Ты знаешь, ты ведь мне совсем не нравился…
— Зачем же ты пришла в отель и оставила открытку. Wonderful spirit!
— О, это произошло случайно. Я была у Ванды, у Линкольн-центра, рядом. И потом, ты вел себя на моем party так иррационально, так страстно, что вызвал мое восхищение. Вот, подумала я, у русских еще есть могучие страсти. Но восхищение мое было чисто интеллектуальным. Мне и в голову не пришло, что, мол, хорошо бы выспаться с этим парнем… Но когда я, не желая того, выспалась… — Она закатила глаза, изображая, может быть, экстаз.
— Я был неудачник, а неудачники обычно прекрасные любовники… Не уверен, что я способен на такие подвиги сегодня. — Он и вправду твердо верил, что losers вкладывают в lovemaking все существо свое. Единственный способ самоутвердиться.
— Насколько я знаю, ты не женат. Живешь один?
— Один… Пытался жить с женщинами. Последняя попытка окончилась год назад, неудачей разумеется…
Она погрузила обе руки в сумочку, висевшую на ручке детской коляски и закопалась в брюхе сумочки. Извлекла… joint. Оглядевшись по сторонам, прикурила и затянулась…
— Хочешь? — протянула ему joint.
— Спасибо, но я должен еще работать сегодня. Пытался сосредоточиться целое утро, но без успеха. Вот вышел прогуляться… Made in New-York?
— Да. Очень крепкая трава. Женщина, набирающая нам журнал, имеет прекрасные связи…
— Ваш журнал?
— Я выпускаю журнал вместе с еще тремя… — она замялась, — женами. Информационный бюллетень по-английски. Нужно же чем-то заниматься в этой жизни, помимо воспитания детей…
— Да-да, — поспешно согласился он. — Нужно.
— Муж много работает, редко бывает дома. Я скучаю… Скажи мне… — она затянулась и, вытолкав дым в дождь, продолжила: — Я очень изменилась?
— Не очень, — солгал он, не задумываясь. — Разумеется, никто не молодеет, но у некоторых индивидуумов с течением времени меняется даже психологическая структура. Я встречал таких. Нет, ты не изменилась, разве что похудела или мне это кажется?
— Лето, — оправдалась она. — Стояла, как ты знаешь, страшная жара, совсем не хотелось есть…
Ему захотелось уйти. Но дождь, судя по его луже, был очень частым. Вне сомнения, уже через несколько минут пиджак и брюки превратятся в мокрые липкие тряпки. И в холодные тряпки, так как в природе было не тепло. Он вздрогнул, воображая холодную липкость на теле, и остался под навесом. Протянул руку к ее joint.
— Одну затяжку… Позволишь?
— My pleasure. Очень хорошая трава.
Он затянулся, но неглубоко. Десять лет назад в Нью-Йорке унции марихуаны хватало ему всего лишь на неделю. Bon, другие были времена. Он поймал себя на том, что вздыхает. «Жалеешь о том времени?» — спросил он себя с удивлением. Нет, он не жалел, но в этом времени ему явно не хватает ощущений. Острых чувств. Не хватает негодования. Не хватает злобы. Ощущается острая нехватка возмущения и гнева. Не хватает зависти. Кому он должен завидовать, подписавший только что свой седьмой французский контракт? Он видел свои фото в журналах всего мира. Ну, если не всего мира, то в журналах самых цивилизованных стран, стран с развитым «publishing business»…
Внезапно приблизившись и разбившись на мелкие отдельные фацетики кожи, зашевелилось рядом лицо Мэрэлин. Десять лет назад он не понимал ее лица. Лица американки. Сейчас все было ясно. Было попятно, что владелица лица боится. Было понятно, что она боязливо ждет. Было ясно, что если иногда Мэрэлин и бывает в чем-либо уверена, то состояние уверенности не продолжается достаточно долго. Было ясно, что любой прохожий может смастерить себе такой образ Мэрэлин, какой желает, и поступить с Мэрэлин согласно законам, применяемым в общении с боящимися женщинами. Может сесть на все фацетики кожи Мэрэлин голой задницей, если хочет. Но только в том случае, если его чистая сила боли сильнее ее чистой силы воли. И если ему интересно подчинение Мэрэлин. Его лично эта игра уже давно не интересовала.
Она облизала губы и прикрыла глаза. Язык еще раз робко лизнул уголок рта. Спрятался. Ненужно дернулась щека, сжав мелкие морщинки в мгновенно разошедшийся узор. Она чего-то ждала. Он представил себе корову, переступающую с ноги на ногу, жуя траву. Вот она дернула хвостом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50