Однако, несмотря на реки крови в полицейских фильмах и фильмах ужасов (а может быть, именно благодаря рекам крови и карикатурному изобилию револьверов и выстрелов), насилие подается зрителю, как ребенку, в облегченном, разбавленном, уже высмеянном виде. Даже порнофильмы, парии культуры, не избежали чистки, несерьезность — в них заранее заданный элемент. Телезрителя твердо и уверенно воспитывают, скрывая от него возможность мужественного взгляда на жизнь. Прогрессизм, легкий гуманизм и оптимизм без принуждения создают искусственный, санаторный климат, в котором фильмы выполняют те же функции, что нормандский пейзаж для коровы, в то время как она, жуя траву, производит молоко и увеличивает свой вес. Фильм развлекает санаторного больного, избегая его раздражать. (Почему нельзя его раздражать? Считается, что граждане не созрели для взгляда на жизнь в полную силу. Их таки относят к недочеловекам.) Жанр художественного фильма находится в кризисе не потому ли, что даже самые невинные больные потеряли интерес к условным, облегченным историям? Фильмы одинаково неинтересны и в кинозале и на теле, но телеэкран в нескольких метрах, возможно выбрать один из нескольких фильмов, разогреть телеобед и жевать, а синема находится на бульваре Монпарнас или на Мэйн-стрит, до него нужно еще доехать или дойти.
Теле пришло, чтобы остаться с человеком. Вынуть телезрителя из кресла невозможно. Теле часто противопоставляют жизни, но оно есть всего-навсего добровольная замена гражданином части жизни разглядыванием движущихся картинок. И гражданин, больной, будет добровольно отказываться от части жизни для теле до тех пор, пока жизнь не станет интереснее, экзотичнее (или суровее и страшнее), чем теле. Качественные же, изобретательные фильмы еще прочнее привяжут телезрителя к креслу. Телевидение — невиданное в истории явление даже в его профанированном, примитивном виде, и человечеству не избавиться от его чар.
Общность же телеменю сплачивает общество санатория и санатории. Сидя в деревне нормандской, возможно видеть на экране тот же фильм, что и в деревне американского Среднего Запада. Теле — более могучее средство унификации мира, нежели некогда было христианство. И телескорость ослепительна. Телеколлектив более реален сегодня, чем реальные соседи по улице или соседи по деревне. Он реальнее нации.
Телепаблисити, развившееся в отточенную и острую форму, так или иначе воспроизводит грезу производителя продукции об идеальном клиенте. Идеальный покупатель должен со взрывчатой энергией радоваться эффективной марке нового стирального порошка (потому вскоре, погрузив в воды Северного моря ступню, можно будет вынуть ее без кожи), должен быть бездумен, красив, зловеще молод… Паблисити (так же, как и музыкальный видеоклип) довольно часто — маленький шедевр и оставляет многие фильмы далеко позади по качеству исполнения. Тем сильнее его влияние на население, вполне невинное, если паблисити призывает потреблять персики или виноград, и куда более зловещее, если речь идет о продуктах, заражающих среду. Герой же паблисити — идеальный потребитель, без сомнения, это — сумасшедший. Улыбчивый и энергичный, красиво одетый, но абсолютно безумный. Устаревший интеллектуализм выбрал паблисити как символ «коммерциализации» теле в ущерб «культурному» теле, однако это заблуждение, как если предположить, что в смертной казни виновна деталь гильотины. Концепция человека-машины, производителя и потребителя, есть вредная и злобная концепция, а паблисити скорее скрашивает скучное потребление.
Если бы санаторное общество соответствовало его же претензиям, являлось «демократическим», средство массового гипноза должно было бы принадлежать People. Но оно принадлежит администрации и продающей свои продукты касте бизнесменов. На экранах появляются те, кому по занимаемому ими положению в санатории разрешено появляться. Рупор администрации, выражающий лишь ограниченную часть всего спектра общества,— теле, могущественное средство внушения, образования и воспитания, служит в жалкой роли, игнорирующей его суть. Мощь телевидения намеренно сдерживается. Как если бы прекрасный суперсовременный автомобиль, игнорируя мощный его мотор, владелец-самодур стал бы использовать, запрягши в него лошадей, для прогулок в окрестностях деревни.
Казалось бы, лучшее средство дискредитировать «Аксьен Директ» или корсиканских экстремистов, вообще любую экстремистскую группу — засадить их за стол теледебатов с социологами и философами. Но в санаторном обществе, где из девяти кандидатов в президенты четверо появляются на экранах теле впервые лишь за две недели до выборов, «Аксьен Директ», дебатирующая свои идеи на теле, может привидеться, перефразируя Шекспира, лишь «в тяжком сне после обеда».
Выпустить теле из рук администрация не может. Из боязни создать аппарат коллективного мышления, отдать трибуну дискуссии иному, нежели администрация, органу — самому населению. Теле, без сомнения, тотчас превратится в суперклуб якобинцев — «возбуждающихся» и благодаря способности проникать сквозь стены непосредственно в семьи сделается мгновенно непобедимым. Посему администрации выгодно насильственно удерживать теле в деревянном веке, употребляя лишь несколько процентов его мощности.
Можно услышать мнения, что начавшаяся satellite revolution угрожает телемонополиям местных администраций. Это было бы верно лишь при двух условиях: если бы существовала subversive страна, телепрограммы которой, будучи уловлены и распространены спутником, представляли бы опасность для стабильности санаторных режимов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65