К двум часам утра первые группы наших стали робко просачиваться на свой этаж. Вопреки строгому запрету пожарных. Три комнаты зияли выгоревшими черными дырами вместо дверей, коридор был залит водой, пожарные выволакивали из коридора на лестницы обгоревшую, мокрую, еще дымящуюся мебель. Наши с Кэном комнаты оказались нетронутыми пожаром, ибо находились хотя и недалеко от 1037-го, но в другом колене коридора. Это в 1037-м, затушенный, остался тлеть под макетом невидимый очажок огня и раздулся до размеров большого пожара. Осторожно появившись из разных лестниц, мы сбились в толпу. Все наши, то есть те же подростки с девятого этажа, Кэн, я, китаец, эФ-мэн, девки, вся семья человека по кличке Кассиус. (Если жена и трое детей сидели под дверьво 1051-го, всякому в отеле ясно было, что Кассиус напился, выгнал семью и трахает свою тринадцатилетнюю дочь. Происходило это раз в неделю. Ни жена Кассиуса, ни он сам, ни его дочь не делали из банального инцеста трагедии.) ...Мы наблюдали и комментировали. Время от времени кто-нибудь из пожарных, раздраженный нашим хохотом и замечаниями, отрываясь от выброса мебели или разрушения топориком остатков двери, огрызался: "Исчезните отсюда, черти, валите вниз!" - Мы здесь живем, - кричали ему наши. - Идти нам некуда. Мы принадлежим к здесь, спасибо дяде Сэму... Га-га-га... Огонь был уничтожен якобы повсюду, когда обнаружилось, что продолжает пузыриться почему-то краска на стене коридора, не затронутой пожаром. По жарные решили проверить изнутри комнату, которой принадлежала пузырящаяся стеаа, и так как менеджера поблизости не было, вез церемоний врезали по замку топориком. И ворвались. Мирно и не спеша горела панель 1043-го и спал себе на кровати одеты жилец. Когда он вышел, мокрый, протирая глаза, - смесь черного с китайцем или корейцем, черная рожа, но узкие глаза и прямые волосы, - вышел, качаясь и моргая, мы все, не сговариваясь, зааплодировали. - Что происходит? - спросил человек, хватая протянутую ему бутылку в бумажном пакете. - Что случилось? - Он отхлебнул из бутылки, закашлял и, очевидно проснувшись наконец, сказал: - Сдается мне, уж не пожар ли?.. Подростки завопили и запрыгали от восторга. - Ему кажется, что это похоже на пожар, а? - эФ-мэн обвел всех вас взглядом, как бы приглашая в свидетели... Явился Кэмпбэлл, злой оттого, очевидно, что всем было ясно, что это он виноват во втором пожаре, и разогнал нас. Обсуждая происшедшее, качая голо вами, мы разошлись. Я лег спать, потому как переживания и беготня меня утомили. Все остальные вовсе не легли спать, но веселились до рассвета. По жар не сумел заставить их изменить инстинкту даже на одну ночь.
Влево от моего окна стена изгибается в один из двух внутренних дворов отеля, образованный тремя его крыльями. Тихо во дворе. Одиннадцать часов утра - самый тихий час в "Эмбасси". Не переговариваются из окна в окно, спят обитатели. Устали. Накричались, натанцевались, наглотались алкоголя и на:Только проснется вдруг нервно особенно поздно засидевшийся вчера в баре и, обнаружив рядом роскошный черный зад подруги, приладится, и, разбуженная, закричит обладательница зада, засмеется, задышит тяжело... Окна обыкновенно открыты, старый отель фыркает радиаторами, хорошо отапливается, - потому стоны пары реверберируются двором-колоколом, всем слышны... А то прилетят и заорут над двором, заклюют нечистоты на дне его неправдоподобные, казалось бы, в каменном городе чайки. Отстонет пара в тяжелом алкогольном сексе, улетят чайки, и опять тихо... Спит отель, омываемый тяжелым прибоем Бродвея... Я уже не спал, я читал, оставшись в кровати. Смиф был суров к Муссолини, как директор школы к плохому подростку. "Плохой конец" - труп Бенито, подвешенный за ноги на Пьяззале Лорето в Милане, - казался оксфордскому профессору достаточным основанием для произнесения поучений девятнадцатилетнему итальянцу, бродяжничающему по Швейцарии. "Подобно Гитлеру в Вене, он не любил тяжелых работ, кроме этого ему не хватало силы воли или же качеств, необходимых для регулярного за работка". "Для регулярного заработка ему не хватало глупости", - воскликнул я и выбрался из постели. Нужно было собираться в бюро по трудоустройству на 14-й улице, куда меня вызвали письмом. Я знал, что мой инспектор проведет со мной беседу, убеждая меня найти работу, угрожая лишить меня пособия, и нужно выглядеть жалким и как можно более глупым. Я пошел в ванную комнату и прорепетировал нужное выражение лица - раскрыл рот. Готовясь к походу, я не брился уже несколько дней, жиденькая татаро-монгольская щетина под носом и на кончике подбородка выглядела грязью. Сам себе я был противен, следовательно, буду противен и инспектору. Явиться в бюро по трудоустройству в моем нормальном виде (чистые джинсы, пиджак фиолетового бархата) еще не значит, что инспектор лишит меня пособия, это решает комиссия; но он может настучать рапорт в комиссию, и через полгода чертова машина может выбросить меня из числа облагодетельствованных. Не следует смущать инспектора - бедняк должен выглядеть как бедняк. Если Муссолини попрошайничал в Швейцарии и "употреблял насилие, чтобы добыть себе питание" (основываясь неизвестно на чем, утверждает Смиф), то в нынешние времена этот метод не годится. Если бедняк схватит богатство за горло у фонтана Линкольн-центра, бедняк отправится в тюрьму. В благополучных государствах, чтобы выжить, бедные люди научились хитрить. Мы прикидываемся дураками... Уже одетый, я вернулся к кровати и заглянул в книгу: "Он часто посещал ночлежки, но находил невыносимыми контакты с другими нищими. Однажды ночью он нашел убежище в ящике под "Гранд Понт" в Лозанне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12