Среди выставленного к краю тротуара мусора я увидел доски. Должно быть, отработавшие свой век магазинные полки. Я схватил доску и, подбежав сбоку, ударил ею нью-джерсийского типа. Тип поймал удар плечом н куском уха и вцепился в доску, пытаясь вырвать ее из моих рук. В этот момент Ян прилип нему, и рука с ножом прикоснулась к боку типа несколько раз. Тип заорал. Коротко, потом трелью. "Бежим!" - закричал я и, бросив доску, побежал с Бродвея на 90-ю улицу. И понесся по ней по направлению к Хадсон-ривер. Ян по бежал за мной. За нами не бежал никто. На Вест-Энд Авеню мы остановили такси н поехали на 42-ю, к Таймз Сквэр. Фамилия таксиста на карточке оказалась греческая. В такси Ян стал смеяться. Тихо, потом сильнее. Вполне трезвым смехом довольного человека. - Чему ты смеешься, - разозлился я. - Может быть, ты убил его. - Не убил. Порезал свинью, факт. Но жить будет, я его не в живот, но в легкое. Зато мне теперь хорошо: Спасибо, Эдюня, за помощь доской. Ты прыткий, я не ожидал... Таким, как Злобин, не говорят о гуманизме. Такие, как я. - Ты, я вижу, задался целью сесть в тюрягу. - Какая тюряга, Эдюня... Зато я себя мужиком чувствую. Попробуй мою руку... - Он сунул свою ладонь в мою. Спокойная сухая рука. Твердая. В моменты его депрессий или истерик, я запомнил, рука у него бывала влажной. - Факт, рука у тебя другая. Слушай, а кто первый начал? - Без разницы, Эдюня... Я посмотрел на него. Он посмотрел на меня. Может, он тоже искал кровопускания: Теперь мне нужен хороший оргазм: - Злобин захохотал.
Я простился с ним у Таймз Сквэр. В час ночи Андреа кончала работу в ресторане на Ист 54-й улицы. Я не договаривался с нею встретиться, но я по думал, раз уж все так получилось... Андреа была самой некрасивой официанткой во "Фрайарс Инн" (переводится как нечто вроде "Монашеское убежище"). И самой молоденькой. Ей было 19 лет, и на щеках ее, покрытых серым пушком, помещалось несколько прыщей. Андреа отчаянно пыталась избавиться от прыщей и потому никогда никому не отказывала в сексе. Доктор сказал ей, что прыщи у нее от сексуальной недостаточности. Сказав это, доктор завалил ее на докторскую кушетку Пять лет назад. - Эдуард, - воскликнула она, выйдя из туалета, куда ушла краситься, маскировать прыщи еще задолго до моего появления, - я уже думала, что тебя убили в твоем отеле. Я звонила тебе на этой неделе каждый день и всякий раз отвечали, что такого нет. - Кэмпбэлл в отпуске. Пэрэс один и менеджер и телефонист - в одном лице. Ему лень работать, переключать клеммы, вот он и нашел выход - нет такого, и все. Плюс он меня лично не выносит. В любом случае, в отель звонят мало, наши аборигены не жалуют телефонную связь, им нужно видеть лицо человека, его реакцию. Друзья, еслижелают переговорить, приходят, а не звонят. Как в Харькове... Маржэри, слушавшая наш разговор, блондинка с соблазнительно круглым задом, захохотала. Я бы с большим удовольствием... Маржэри, но у нее был постоянный бойфренд, мальчик, в которого она (так утверждала Андреа) была влюблена. Вернее, в его очень хорошие половые способности. Все эти бесстыжие женские подробности официантки сообщали друг другу, подавая посетителям стэйки, фрэнч фрайс и салаты. У Маржэри какая-то особая анатомия, посему ей нужен мужчина с особыми половыми параметрами. Подумать только... огромный город: небоскребы, железо, бетон, мани, борьба за мани, а жизнь кругложопой красивенькой Маржэри управляется не небоскребами и не железом и не бетоном, и не федеральным правительством, но этим, слипшимся в джинсы ее бойфренда мясным цилиндром... Это ее религия и идеология, этой самой Маржэри. Почему девки такие бесстыжие? Даже Ян Злобин не рассказывает мне о достоинствах проститутки Розали...
Андреа хотела есть, и мы пересекли Третью Авеню и вошли в "Пи Джей Кларкс". В баре было полно людей, в ресторане - мало. Была ее очередь угощать меня. Я взял стэйк тартар. Она взяла себе чье-то жареное крыло. Почему вообще нужно есть, проработав день среди еды? За моей спиной старые, остановившиеся часы пробили вдруг сюрреалистические семь часов. Была же половина второго ночи. Андреа, глаза ее замаслились, схватила меня под столом за руку, и положила ее себе на живот. Под платье. Живот был голый. Я погладил живот... Когда мы выходили из "Пи Джей Кларкс" в третьем часу, в баре еще ос тавалось предостаточное количество народу. Предположить, что все эти при личные люди сидят, как и я, на пособии, я не мог. Если им следует быть на службе в девять утра, я им не завидовал. В холле "Эмбасси", куда мы попали спустя десять минут, выйдя из такси, было шумно и накурено. Дверь из холла в бар была открыта, и оттуда доносилась мелодия, исполняемая на пьяно. На живом инструменте, никакая не запись. Жизнь плескалась в "Эмбасси" глубокая, не хуже, чем в "Пи Джей Кларкс". Из лифта вышла навстречу нам с Андреа компания, похожая на цирковую труппу. Не спали мы долго. Андреа особенно крепко пахла. Засыпая, положив на меня липкую крупную ногу, она прошептала: "Что случилось с моим мужчиной? Ты был сегодня тако-о-ой хороший..." Я не рассказал ей о теории Яна Злобина. Я положил руку на задницу официантки и отметил, что согласно этой теория Андреа подвигалась благодарно под моей ладонью, влилась в ладонь поудобнее и уснула... Когда мы проснулись, шел дождь. Тихий, весенний дождь. Было больше двенадцати, потому Андреа, даже не приняв душ, спешно убежала. Три раза в неделю она посещала уроки современного балета. На мой взгляд, ее тяжелый зад и ляжки располагали только к одному виду балета - к балету в постели, но разве кто-нибудь кого-нибудь на этой земле переубедил? Она тратила большую часть зарабатываемых во "Фрайарс Инн" денег на эти уроки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12