- Лешка довольно улыбнулся. Он очень гордился этой короткой связью с суперзвездой. Так вот, Лимоша... Жил я, уверенный в своем прошлом, настоящем и будущем, как вдруг началось... как бы это явление поточнее определить... всеобщее брожение. Вначале сбежал Рудик. За ним - Пановы, Наташа Макарова, Миша Барышников. Рудик стал на Западе мультимиллионером и сверх-звездой, а мы там все продолжали отплясывать за зарплату, равную зарплате слесаря. Я был хорошо устроен в Ленинграде... Ты понимаешь, что я имею в виду. У меня был прекрасный любовник Жорж, много друзей, впереди у меня было светлое и спокойное будущее балетмейстера. Ты знаешь, что в нашем бизнесе, как в футболе, тридцать семь - пенсионный возраст. Это у вас, писателей, в тридцать семь карьера обычно только начинается...
Я был с ним согласен. Я кивнул.
- Я имею обыкновение изменять своим любовникам... Не от злобности, но скорее, по причине общительного характера, Лимоша. Изменял я и Жоржу. И достукался. В один прекрасный день он ушел от меня со страшным скандалом, назвав меня неудачником, алкоголиком и старой шлюхой. Одновременно Володя подал документы на выезд в Израиль. Естественно, в Израиль он ехать не собирался, его уже ждали в Штатах. Володя - мой очень близкий друг, ты, наверное, уже успел в этом убедиться. Я тоже решил подать документы на выезд в Израиль. Ты знаешь, Лимоша, что для выезда, кроме всего прочего, требуется согласие родителей?
Я знал. Если родитель желает тебе зла, он может не дать согласия, и будешь ты сидеть в СССР против твоего желания. Закон есть закон.
- Мама Дора без проблем дала письменное согласие. В отделе виз и регистраций меня, однако, спросили, а где согласие второго родителя? Я сказал, что мой отец умер в лагере. "Принесите нам свидетельство о смерти". Мама Дора грустно сказала, что свидетельства о смерти у нее нет. Я подал заявление во Всесоюзное бюро по розыску умерших и пропавших и стал ждать. Через три месяца меня вызвали в бюро открыткой и сообщили, что отец мой жив, и вручили лист бумаги с его адресом... Деревня Малые Броды в Красноярском крае. Лимоша... Над адресом значилось неслышимое мной никогда имя: Иван Сергеевич Рябов...
Я присвистнул. Лешка улыбался.
- Я явился к мамочке, заслуженному доктору Российской Федерации, и спросил ее, что все это значит. Она разрыдалась и сказала, что всю жизнь пыталась сохранить от меня правду моего рождения, но вот, увы, не смогла. Что она не была беременна от Самуила Кранца, когда ее арестовали. Что осужденный за убийство уголовник Иван Рябов изнасиловал ее в лагере, и что она не смогла даже сделать аборт...
- Да... - сказал я. - Шекспир за колючей проволокой... Какие страсти!
- Страсти, да, и сентименты, но мне нужна была справка, Лимоша. Я поворочался в постели ночь, а наутро купил билет на самолет... Через полчаса после того как мы приземлились в Красноярске, началась страшнейшая пурга, и мне пришлось проспать ночь в гостинице. Проспал я ее с бутылкой водки, эту ночь, как ты сам понимаешь. Еще двое суток ушло у меня на то, чтобы по железной дороге, а затем на попутном грузовике добраться до деревни Малые Броды. Хорошая деревня, Лимоша, Малые Броды. Вкусно пахнет дымом... Снег, мощный еловый лес, много неба...
- И? - прервал я его нетерпеливо.
- Здоровый сибирский дом за забором. Открыла мне калитку и отогнала овчарку баба с татаро-монгольским лицом. Большая и еще молодая. Я спросил: "Здесь живет Иван Сергеевич Рябов?" - "А вы кто будете?" - спросила баба, забросив за спину косу. - "Сын его". В комнате, куда она ушла, заскрипели половицы, и вскоре вышел ко мне в сапогах, в старых армейских брюках-галифе и белой нижней рубахе мой папочка, Иван Сергеевич Рябов. Никаких сомнений, Лимоша, тот же здоровый нос клубнем, те же губищи и рост медвежий. Одно только отличие: у меня лысина уже тогда начиналась, а у старого бандита седой короткий чуб на лоб спадал... - Лешка замолчал, мечтательно улыбаясь.
- Справку он мне дал. Что согласен на мой выезд в Израиль и материальных претензий не имеет. После того как мы выпили три пол-литры водки, он вдруг откинулся на спинку стула, подмигнул мне и сказал: "Мать твоя врет, что я ее изнасиловал, Лешка! Это ей перед тобой неудобно. Она сама мне дала. Не могу сказать, что по большой любви, но думаю, что защиты она во мне искала. Я ведь "паханом" в лагере был. Меня боялись. А если б не со мной, ей бы со всей зоной, может быть, пришлось бы спать. А уж с конвойными так точно. Уж очень она свеженькая и смазливая была... Изнасиловал я ее, ишь ты!.. - Старый бандит хмыкнул. - Еще два года после твоего рождения я ее насиловал. Пока меня не перевели в другой лагерь..."
Лешка помолчал, потом спросил:
- Тебе не кажется, Лимоша, что реальность, как матрешка? Одну оболочку случайно догадаешься снять, а под ней другая, под той еще одна и еще одна...
- Я часто думал, что мои родители - не мои родители, - сказал я. - До того я на них не похож. Но документы этого не подтверждают. В свидетельстве о рождении...
- Ха, свидетельство о рождении... - Лешка погладил меня по плечу здоровенной ручищей. - Бумажка. В бумажке что угодно можно написать... Иногда, Лимоша, я жалею, что узнал старого бандита-папашу только перед самым отъездом. Может, был бы я другим человеком. Мы же строим себя согласно нашему представлению о том, кто мы. Я всегда думал о себе, как о "Лешке Кранце, сыне евреев-троцкистов, интеллигентной пары", и в друзья, очевидно, подсознательно выбирал таких же интеллигентов-декадентов. И профессию выбрал декадентскую. Темперамент мой и пьянство мое нееврейское меня только и смущали... - Лешка вдруг загреб меня за плечи и притянул к себе:
1 2 3