— Что он такого сделал?
— Что сделал? — Вий с нервной суетливостью потер ладони. — Видишь ли, Артурчик… Тебя ведь Артуром звать, верно? Так вот, Артур, обманул меня твой землячок. Самым скверным образом обманул. Рассказывал о городе то, чего не было… — полковник потешно шевельнул плечом. — Такое, понимаешь, рассказывал, что я и уши развесил!.. Словом, вруном оказался твой зема, вруном и дезинформатором. А время у нас, сам знаешь, какое. В такое время дезинформаторов не жалуют. Ну-с? Что скажешь?
— Этого не может быть. — Пробормотал Артур. Не потому, что не верил в возможность измышлений Кальяныча, — потому, что полковник ждал от него слов, и эти слова должны были быть произнесены.
— Может, Артур, очень даже может. Вместо города отсиживался в ближайшем поселке, а потом возвращался и выдумывал. Сказочник-фольклорист, — полковник прошелся по помещению. — Знаю, что вы там про меня говорите. Чудила, псих… И зря, между прочим. Сам видишь, как туго с вами приходится. Никому веры нет, чуть отвернусь, бузу поднимаете. Кулаки, видите ли, у них чешутся.
— Господин полковник!..
Это был приглушенный крик Кальяныча. Боец чуть не плакал, всячески пытаясь привлечь к себе внимание командующего.
— Сил больше нету! Не чувствую ничего.
— Почувствуешь, — пообещал полковник. — Очень скоро.
Пальцы его вновь легли на пульт. Артуру показалось, что хозяин Бункера дрожит. Не от страха, — от азарта.
— Ты не представляешь себе, каких мук мне стоит не делать этого. Знаешь, почему? — полковник вновь обернулся к Артуру. — Видишь ли, однажды я это уже проделал. И честно признаюсь: это было больше, чем наслаждение. Часа два я ходил над этой самой кнопкой и в конце концов решился. Разумеется, я не видел, как она летела, но чувствовал. Чувствовал напряжение тех, кто заметил ее на своих мониторах. Ты знаешь, ее даже пытались сбить. Дважды или трижды. Но она увернулась. Увильнула, моя рыбонька! И вонзилась-таки этому городишке в копчик! — Полковник громко рассмеялся.
— Я включил сразу несколько радиостанций, и, как минимум, три из них сообщили о разрушениях в германской столице. Еще бы! Полторы мегатонны!.. Да она лопнула, как мыльный пузырь! Слышал бы ты, что они там пели… Радиус разрушений кошмарен, количество жертв огромно! Но самое смешное — ни один из хваленых спутников сообщества не сумел отследить отправителя.
— Вы шутите? — Артур был ошарашен. О гибели Берлина он был наслышан, но даже мысли не допускал, что именно их начальник инициировал запуск рокового носителя.
— Ничуть! — Вий жадным взором вернулся к кнопке пуска, и только сейчас Артур обратил внимание на то, что все предохранительные пломбы сорваны.
— Пять шахт и пять ракет! — с пафосом провозгласил полковник. — Еще месяц назад я был богачом! Потому что располагал властью… — Он внезапно споткнулся. — Впрочем… Я и сейчас ею располагаю. Да, да! Ты ведь видишь ее. Это последняя. И я берегу ее. Каждый день прихожу сюда и грызу ногти.
Говорящий с обожанием взглянул на ракету.
— Ведал бы ты, Артур, каких усилий мне стоит сдерживаться, чтобы не нажать эту треклятую кнопку!.. — лицо полковника исказила пугающая гримаса. — Хотя с другой стороны — сидеть и знать, что ты МОЖЕШЬ это сделать и можешь сделать в любую секунду — тоже прекрасно. Вот где истинное наслаждение! Выбирать жертву, умозрительно щадить тех или других.
— Черт! Но зачем вам это? — вырвалось у Артура.
— Что именно?
— Ну как же! Все без того летит в тартарары. Стоит ли ускорять чью-то гибель?
— Почему бы и нет? Мир агонизирует, Артурчик, а рыбину, вытащенную на воздух, обычно бьют дубиной по голове. Вот и я хотел бы ударить… Заметь, моя роль носит скорее гуманный характер. Я даю больному последнюю дозу наркотика. Как ты сказал, — все действительно летит в тартарары. Но ощутить напоследок пусть иллюзорную, но власть, — разве это не сказка? Не столь уж многим на земле это было позволено.
— Вы верите, что власть…
— Да, Артур, да! К чему лукавить? Несмотря на всю болтовню гуманистов и демократов право сильного осталось единственным правом на земле. А все иные права… — Тонкие губы полковника искривила усмешка. — Вспомни маленькую предвоенную Венгрию, когда началась буза в Югославии. Гитлер потребовал от венгров разрешения на проход войск. Не намекнул, не попросил, а именно потребовал. И стоило венграм заколебаться, как Англия немедленно предупредила: «Будете помогать германцам, объявим войну.» Неплохо, да? И при этом ни малейшей альтернативы. Тогдашний премьер-министр Венгрии, граф Телеки, поступил, как настоящий мужчина. Он попал в патовую ситуацию и потому вынужден был застрелиться. И то же, милый мой Артур, было с Турцией, Болгарией и Румынией. Правом слабого пренебрегают все, кому не лень. Его — это самое право замечают лишь в минуты сытости. Согласись, не так уж сложно бросить собаке кость, когда мясо с этой кости переправлено в твой желудок. Это и есть право слабого — претендовать на косточку со стола господина.
Артур невольно припомнил сегодняшнего птенца, из-за которого началась потасовка. Полковник отнюдь не был дураком. И столь же очевидным было то, что он ненормален. Возможно, быть умным — как раз и означает быть ненормальным, но быть ненормальным — не значит быть умным. Такая вот скучная околесица…
Так или иначе, но Артур немедленно поверил в четыре ракеты полковника — те самые, что оказались выпущены по чужим городам и странам. В этом убеждали глаза полковника — глаза сумасшедшего, балансирующего над пропастью.
— Зачем вы мне все это рассказываете? — с дрожью проговорил он.
— Тебе? — полковник нахмурился, словно припоминая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21