Они помнят только, что тела многих сожрали трупоеды, потому что женщины за день не успели похоронить всех.
Хромой сдался. Он перестал пытаться, но желать не перестал.
И сейчас снова овладела им неистовая злоба на собственное бессилие, на жестокую правоту Странного, на этот закат, который манит, ласкает красками, но только для того, чтобы потом бросить наедине с холодной и страшной ночью...
Бешенство стремительной лавиной накатило на Хромого, плеснуло в глаза кровавым туманом, вырвалось из горла хриплым яростным рыком. Хромой вскочил на ноги, и валявшийся рядом топор будто сам метнулся в его скользкие от пота ладони, а взгляд уже рыскал, шарил вокруг, искал, на кого бы выплеснуть эту злобу, срывающую сердце в бешеную барабанную дробь?!
Но вокруг — только травы, только быстро сгущающиеся сумерки и тишина.
И всю свою безысходную ярость Хромой вложил в дикий нечеловеческий вопль и страшный, во всю силу жаждущих убийства рук, удар топором по замшелому валуну, на котором только что сидел, и топор брызнул осколками кремня и щепками.
Некоторое время Хромой, напуганный замирающим эхом собственного вопля, стоял, втянув голову в плечи, тупо глядя на обломок рукояти, сжатый в руках. Потом уронил его и медленно закачался из стороны в сторону, прижав ладони к щекам. Какой плохой день! Как злы на него сегодня духи! Какой хороший был топор! Тяжелый, острый, удобный. Ни у кого такого топора не было, а у него — был. Был. Больше нету. Какой плохой день! Пропал топор, топор, которому завидовали все охотники Племени... И Кошка не пришла смотреть на закат...
А ветер крепчал. Порывистый, пронизывающий, он тихо свистел в метелках высоких трав, гнал по камням бесплотные тени перекати-поля, и тени эти падали с Обрыва и тонули в сгущающейся темноте.
А небо стало черным, только на западе дотлевали две тусклые красные полоски — агония умирающего заката.
Хромой посмотрел на небо и тихо заскулил — так неуютно и страшно стало вокруг, так жалко стало себя — одинокого, ненужного никому, даже Кошке — ведь не пришла! Пора уходить. Ночные убийцы скоро выйдут на равнину, а он безоружен и путь к Племени не близок.
Хромой сделал несколько осторожных шагов по едва различимой в сумерках тропинке, но передумал и вернулся к Обрыву. К Хижинам он придет уже в полной темноте, а вокруг них каждую ночь собираются стаи голодных трупоедов, которые сожрут и живого, если он один.
Лучше переждать ночь в пещере у Странного. Это совсем близко — над Обрывом до Древесного Трупа, спуститься к Реке, и еще немного вдоль Реки.
Правда, в начале ночи к Реке сходятся на водопой ночные убийцы, а Странный спросонок может принять за немого и убить. Но безопасны только пути по Заоблачным Пущам. И если Хромого этой ночью убьют, он будет видеть оттуда все, что творится под облаками. А Кошка пожалеет, что не пошла смотреть с ним на закат, и будет плакать и биться головой о камни, и он это увидит. Так что, если его убьют, ему тоже будет неплохо. Но только пусть убьет Странный или Желтый Убийца, который часто оставляет следы у водопоя, а не трусливые вонючие трупоеды.
Хромой бесшумно крался в высоких — по пояс — травах, метелки которых казались совсем белыми на фоне черного неба. Ветер переменился. Он дул теперь со стороны Обрыва, от Реки, и Хромой морщился, потому что речная сырость забивала остальные запахи. Где-то на равнине слышался протяжный вой: вышли на охоту Серые Тени. Далеко. Не страшно. Потом впереди, очень близко, вспыхнули два зеленых огонька, и Хромой приостановился. Глаза. Низко над землей. Маленький. Не страшно. Хромой сделал шаг вперед. Огоньки чуть отодвинулись с тихим рычанием. Хромой зарычал в ответ. Огоньки бесшумно метнулись в сторону и пропали.
И почти сразу, всего через несколько шагов, ноздри защекотал запах хранящей дневное тепло древесной трухи. Вот он, Древесный Труп. Могучие вывернутые из земли корни, огромный ствол рухнувшего дерева, уходящий в заросли трав. В трещинах великана, погибшего так давно, что самые старые старики не помнили его живым, любили ночевать ползучие, поэтому Хромой осторожно обошел Древесный Труп стороной.
Перед спуском к Реке Хромой надолго замер, затаившись, всматриваясь, вслушиваясь, внюхиваясь в предстоящую темноту. И она, темнота, тоже затаилась, тоже всматривалась в него невидимыми глазами — чьими? Чувства ничего не говорили Хромому, не указывали на опасность там, впереди. И в то же время какое-то смутное, лежащее за гранью ощущений предчувствие шептало: нельзя. Там смерть.
А Серые Тени все выли на темной равнине, за спиной, и вой их заметно приблизился. И вдруг совсем близкий голос Серого Убийцы затянул песню охоты, и остальные подхватили ее.
Дыбом встали волосы на голове и руках Хромого. В памяти замелькали картины бессонных ночей в охране у Хижин, когда дозорные, жмущиеся к огню, с дрожью слушают леденящую злобу тьмы — песню идущих по следу, и зыбкие серые силуэты проносятся по самой границе освещенного кострами, распластавшись в неистовой погоне.
Мысль о том, что порождения ночи запели песню охоты, наткнувшись на его след, была так ужасна, что Хромой, забыв обо всем, не разбирая дороги кинулся с Обрыва.
Он опомнился только на середине спуска. Постоял, перевел дыхание и двинулся дальше — плавно, бесшумно, чутко.
В конце спуска он снова остановился. Водопой — широкая полоса истоптанной стадами рогатых прибрежной грязи — был пуст. Не было даже маленьких. Странно.
Хромой нерешительно двинулся дальше. Было тихо. Только мерный плеск волн и вой наверху — то дальше, то ближе... Хромой старался держаться вплотную к Обрыву и жадно внюхивался в порывы сырого ветра, но они пахли только прелью, речной водой и гниющей тиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71