.. Могу же я обедать?.. Мать их так, - подумал. - Насчет
Цюриха... поедет Чугунов, он уже в возрасте, ты успеешь. - Встал, подошел
к сейфу, отпер, в стальном зеве пачки валюты. Взял несколько купюр,
протянул Реброву. - Матери на лекарства. Насчет болтовни не предупреждаю -
не мальчик. И спасибо за дочку. Дура дурой, а одни пятерки на приемных
экзаменах. Кланяйся отцу. Крепко институт держит, молодец. Отец с матерью
по-прежнему живут?..
Вопрос остался без ответа. Предправления пригвоздил скрипучим
нравоучением:
- Значит, договорились... приходишь со своим мнением, уходишь с
нашим, - и, желая сгладить резкость, продолжил: - Регион у тебя нищенский,
жалкий, перевести тебя, что ли, в Европу?..
- Спасибо, - неловко поклонился Ребров.
- Ну иди... иди... - устало напутствовал Черкащенко, - думаете,
дураки наверху... жлобы, тупицы... Наверху, брат, такую системку
отладили... Ух ты! Иди! - неожиданно сухо завершил Черкащенко.

Некогда красивая, а теперь оплывшая дама села в черную "Волгу",
обратилась к водителю:
- Коля! Заедем в ГУМ, в секцию... потом на Грановского пакет возьмем
и на Сивцев Вражек, оправу Тихон Степанычу заберу...
Безотказный мордастый Коля послушно врубил движок. Дама на заднем
сидении вывалила на гладкий плюш драгоценности, перебирала кольца и
цепочки ухоженными пальцами.
Неожиданно Коля тормознул, одно из украшений слетело с сиденья под
ноги жене Черкащенко.
- Коля! - Гневно взвизгнула дама и, несмотря на вальяжность, нырнула
вниз.
Водитель припарковал машину к бордюру и терпеливо ждал завершения
поисков.

В кабинете на Старой площади Сановник, разговаривающий с Черкащенко,
нудно, без выражения, внушал Седому, стоя перед раскрытым сейфом:
- Товарищи из Польши вернули долг... Шестьсот тысяч, - сжал двумя
пальцами пачку долларов. - Притащили вчера твои орлы из гостиницы в
Плотниковом переулке. Сколько раз просил партайгеноссе помещать на наши
счета там... нет, обязательно сюда приволокут...
- Не проблема, - ожил Седой, - только скажите куда, я переброшу...
- Куда?.. Куда?.. - Сановник раздраженно отбивал пальцами дробь.
- Головная боль лишняя... Теперь мерекай, - посмотрел на портрет
генсека над головой.
Седой перехватил взгляд, неожиданно, сам не успев испугаться,
вопросил, кивнув на портрет:
- А он знает?
Сановник сглотнул слюну, посмотрел за окно долгим взглядом, с трудом
приходя в себя, прогнусавил:
- Дождина который день... охота срывается...
- Дождь - это точно... - поддержал Седой, не понимая, как он,
битый-перебитый, сумел так вляпаться, поднялся, у двери с трудом выжал из
себя:
- Не пойму... с чего это?..
- Вы о чем? - деловито перебирая бумаги, осведомился накрепко
оградившийся чиновной броней Сановник.
- Да так... - неопределенно буркнул седоголовый. - Значит, как
надумаете куда и сколько, только скажите...
Сановник поморщился.
- Что-то не так? - Седой уже положил ладонь на ручку двери.
- Так... все так... голос у тебя больно громкий, пронзительный...
стены буравит...
- А кого здесь бояться? - недоумевал Седой. - Здесь все свои... Все
на доверии. Наши люди!
- Наши! - поддержал Сановник, губы скривились улыбкой, явившей
странную смесь властности, корыстолюбия, трусости и, как ни странно,
мальчишества.

Сановник поднял трубку... Телефон с гербом ожил в кабинете
Черкащенко.
- Нужно место на выезд, - сказал Сановник, - на постоянку...
- Подумаю. - Черкащенко привычно возил пепельницу по столу.
- На раздумья времени нет, - надавил Сановник и, опасаясь перебора,
уже по-доброму дожал, - нет времени, Тихон Степаныч. И еще... у меня тут
внезапно сумма образовалась... нельзя ли по Вашим каналам...
- Сколько? - уточнил Черкащенко и, услыхав ответ, выдохнул
излюбленное. - Ух ты! - положил трубку. Вызвал Чугунова.
Вошел сухой, высокий человек со стальным ежиком и серо-голубыми
непроницаемыми глазами.
- Садись! - по-свойски прикрикнул Черкащенко и сразу перешел в атаку.
- Знаешь сколько страждущих в Цюрих смотаться... аховая поездка...
Трезвонят со всех сторон, каждый своего толкает, а я уперся, только
Чугунов, спец экстра-класса! А ты меня не жалуешь! Не поддерживаешь! Вроде
все кругом замараны, и я... больше всех, а ты - непорочная, значит дева.
Вроде, как все в гэ..., а ты, значит, в белом!
Чугунов обводил взглядом начальственный кабинет, будто попал в эти
стены впервые: обязательный портрет вождя-отца за спиной хозяина,
обязательные синие с золотом "ни разу не надеванные" тома Ленина,
обязательные дурацкие кумачевые вымпелы-треугольники за остеклением
шкафов...
- Молчишь?.. - терпение покидало Черкащенко, засмолил беломорину. -
Молчишь, твою мать, мол, хуля, с придурком объясняться? - и, не дождавшись
ответа. - А придурок... тебя в Цюрих заправляет... по старой дружбе. Тут
Ребров слюной исходил, а я руками разводил... пойми, мил человек...
- Тихон Степаныч, - перебил Чугунов, - ты же не просто так, не за
здорово живешь глаз на меня положил...
Черкащенко взорвался, передразнил с немалым артистизмом:
- Не просто так!.. Не за здорово живешь!.. А ты как хотел? За просто
так только кошки оближут... и то с похмелья, апосля валерианки. Я уверен в
тебе, Михаил Михалыч. Уверен!.. А молодняк соображает туго... им бы
нажраться до свекольной хари, девок потоптать, урвать тряпья поболе, а на
работу им насрать... белая, значит, кость. За каждым мурло маячит, только
промахнись, на куски раздерут да по ветру развеют.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50