Он благодарил за заботу о больном, обещал непременно проведать его в будущем году. Он полностью согласен, что в деревне о старике некому позаботиться. Нужно что-то предпринять, как-нибудь решить эту проблему, так как взять отца к себе он, к сожалению, в настоящий момент не может. Он ютится с женой и двумя детьми в пятнадцатиметровой комнате, работает милиционером, зарплата сами знаете какая. Единственный выход - подержать папашу еще в больнице. Не могли бы врачи похлопотать о доме престарелых? Письмо от дочери было лаконичным. О себе она ничего не сообщала и не просила отсрочки. "Вы хотите, чтобы мы забрали к себе отца,- писала она,- ну так вот, этого никогда не будет. Жалуйтесь куда хотите, а мы его не возьмем. Какой он нам отец? Он нас бросил маленьких с матерью и знать о нас ничего не хотел всю жизнь. А теперь вспомнил. Теперь мы ему понадобились. Никакой он нам не отец. Так ему и передайте". Можно было бы ответить ей, что дед вообще уже ничего не помнит. Прошло еще сколько-то времени. В конце апреля в наших краях наступает весна. Словно грянул, сверкая трубами, с небес духовой оркестр. Вдруг в одну ночь все начинает таять, чернеют дороги, голые леса стоят по колено в воде. Вода, куда ни ступишь, и мокрый взъерошенный скворец за окошком заливается, как безумный. Потом земля, по народному выражению, расступается. Теплый пар стелется над лугами, просыхают лужи. Сестра из городской больницы оказалась права: когда начало припекать солнце, дед стал проситься выписать его. И тяжелый рыдван с красными крестами, прыгая на ухабах, повез его за тридцать верст в родную деревню. Каждый день рано утром я садился в трамвай возле Выставки достижений сельского хозяйства, и каждое утро, тремя остановками позже, в вагон входил и садился напротив ветеран в железных очках, высокого роста, с длинной желто-белой бородой, с узелком в руках. Клиника находилась в новом районе. Я сходил, и следом за мной сходил старик. Я раздевался в гардеробе для персонала. Старик снимал ветхое пальто в раздевалке для посетителей. Я взбегал по лестнице на второй этаж. Старик ехал в лифте. Мы входили в отделение, он направлялся в палату, а я отворял дверь в ординаторскую, где ждали меня подчиненные. Раз в неделю происходил обход заведующего отделением. Церемония состояла в том, что я шествовал от одной двери к другой, три врача, держа папки с историями болезни, следовали за мной, в палатах стояли наготове сестры, а с кроватей на нас смотрели очаговые пневмонии, язвы двенадцатиперстной кишки, ревматические пороки сердца и различные степени недостаточности кровообращения, принявшие облик живых - или полуживых - людей. В конце коридора, на женской половине, в последней палате сидел возле койки у окна старик. На тумбочке стояла тарелка с недоеденной кашей и букетик цветов в бутылке из-под кефира. А на койке, под двумя одеялами лежало крошечное сморщенное существо с птичьим лицом, с лысой головкой, в перевязанных ниткой железных очках, таких же, как у старика. Это была его мать. "Поздравляю!" - сказал я фальшивым голосом. Очки повернулись в мою сторону, но понять, слышит ли меня больная, было невозможно. В этот день ей исполнилось сто лет. Я попросил старика заглянуть ко мне попозже, и процессия двинулась в обратный путь. После обеда он вошел в кабинет. "Ага. Присаживайтесь. Ну-с... как вы находите маму?" Он пожал плечами. "Мы считаем, что налицо определенный прогресс,- сказал я, употребляя первое лицо множественного числа, которое в грамматике именуется pluralis majestatis3 и принято в обращениях царствующих особ к народу, в России же используется, когда хотят сложить с себя ответственность за предстоящее.- Не правда ли?" - спросил я у палатного врача. "Безусловно". "Ну вот и прекрасно. Видите ли, какое дело... Мы хотели с вами поговорить". "О чем?" - спросил старик. "Ваша мама находится у нас уже четыре месяца". "Три с половиной". "Не будем спорить. За это время достигнут определенный прогресс. Во всяком случае, состояние стабилизировалось... Вот мы и подумали, что, может быть, уже пора выписываться. Как вы считаете?" Практика выработала у родственников сложные приемы самозащиты. Ни в коем случае не спорить. Во всем соглашаться с врачами. Долго и трогательно благодарить за заботу. Нигде, ни в одной больнице, не было такого внимательного ухода, такого квалифицированного лечения. Конечно, мы обязательно возьмем маму, тетю, бабушку. Но не сейчас. Нельзя ли продлить лечение хотя бы дней на десять? Так сказать, закрепить результаты.- Но позвольте. Больная не нуждается в лечении, только в уходе.- Значит, нам нужно кого-то подыскать.- Вот и ищите. Сами видите, отделение переполнено, больные лежат в коридоре. Настоящие больные.- А разве мама не настоящая больная? - Помилуйте, четыре месяца! - Три с половиной.- Ладно, не будем спорить. Итак?..- Что, итак? - И разговор, похожий на торговлю, начинается сызнова. Вместо этого старик сказал: "Я ее не возьму". "Как это - не возьму?" "А вот так". "Но вы же прекрасно понимаете, что..." "Прекрасно понимаю". "Ведь она вам мать! Вы что же, от нее отказываетесь? Тогда устраивайте ее в дом престарелых". "Куда?" - спросил он. "В дом престарелых!" Некоторое время мы изучали друг друга. "Мне восемьдесят два года,- сказал он.- Тем не менее я слышу достаточно хорошо. Поэтому повышать голос нет надобности. Если бы я хотел отказаться от мамы, вы бы меня здесь больше не видели. Ваши сестры и няньки давно уже к ней не подходят. Я сам все делаю. Стираю белье, привожу каждый день чистое, перестилаю кровать, кормлю. И буду так делать и дальше. Но взять ее домой нет. Что я буду с ней делать? У меня никого больше нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18