Елена Хаецкая
Ульфила




Аннотация

Роман, посвященный религиозной борьбе в Восточной Римской империи IV века.

Елена Хаецкая
Ульфила

Глава первая. АНТИОХИЯ 341 год

Он был рукоположен Евсевием и бывшим с ним епископом для живущих в готской земле христиан и заботился о них во всех отношениях, а кроме того, изобрел для них азбуку и перевел на их язык все Писание, кроме Книги Царств, поскольку она заключает в себе рассказы о войнах. А народ готский был войнолюбив и скорее нуждался в узде для своих страстей к битвам, чем в поощрении к этому.
Филосторгий-арианин. Церковная история

…Я сказал: «о, Господи Боже! я не умею говорить, ибо я еще молод».
Но Господь сказал мне: не говори: «я молод», ибо ко всем, к кому пошлю Я тебя, пойдешь, и все, что повелю тебе, скажешь…
Иерем., 1, 6-7

В Антиохии живут одни наглецы и об эллинских обычаях не радеют.
Флавий Филострат. Жизнь Аполлония Тианского

— Толмач где?
Ах, какой пышный царедворец! Воистину, последний из слуг государевых как князь перед варварами. Легким шагом вошел; следом шелковым дуновением аромат благовоний. Остановился, точно споткнулся о крепкий мужеский дух, от варваров исходящий; бровью повел. Брови у царедворца дугой, подбритые, лицо гладкое — евнух, что ли?
Варварское посольство кушало. Сидели посланники на полу, скрестив ноги. Колени у них крепкие, мослатые, на икрах туго намотаны ремни.
На царедворца поглядели искоса, точно усмехаясь. И один из варваров, выплюнув длинную прядь, вместе с куском мяса попавшую в рот, мотнул головой, указывая на кого-то, совсем не заметного в густой тени.
— Толмача тебе? Вон сидит.
В тени пошевелились, однако ж вставать и идти на зов явно не спешили.
И вот царедворец стоит и смотрит, а эти — сидят и чавкают.
Наконец сказал царедворец:
— Зовут толмача.
И снова отозвался тот варвар, что и в первый раз:
— Пусть поест сперва. Мало ли кто позовет, на всякий чих не наздравствуешься.
Царедворец вспыхнул, дерзостей наговорил послам. Те же слушали, усмехаясь, и только хрящи у них на зубах трещали, потому как от трапезы не отвлекались.
В полумраке двинули медным блюдом, громыхнули чем-то, охнули. И вышел на свет толмач, которого звали — не то сам император, не то кто-то из приближенных его.
Оглядел его царедворец и недоволен остался. Но мнения посланца императорского никто и не спрашивал — ни тот, кто отправил его с поручением, ни толмач варварский, а уж готы-послы — и подавно.
Пошли вдвоем к дверям. Варвары не пошевелились. Только один сказал толмачу в спину:
— Ежели что — кричи громче. Мы услышим.
Посланный был от константинопольского патриарха Евсевия. Свойственник правящей фамилии и уж, конечно, интриган преискуснейший, Евсевий был стар. Многое пережил, многое и многим причинил, и доброго и худого, но все не мог угомониться. Что до козней его, то не возносится человек на такую высоту, не запачкавшись.
Толмач, прибывший в столицу с варварским посольством, вошел в комнату, какую указали, быстро окинул ее взглядом, зацепив и мысленно ощупав каждый угол, каждую плохо освещенную драпировку.
Старик, простертый на ложе в углу комнаты, засмеялся. И засмеялся второй, помоложе, бывший с ним.
— Не озирайся, не убивать позвали, — сказал старик.
Толмач неопределенно двинул плечом.
— Ближе подойди, — велел старик. — Я Евсевий.
Варвар приблизился, без смущения глядя в старое властное лицо с огромным горбатым носом. Старик ткнул ему в губы рукой — для поцелуя. Поморщился: от варвара, даром что клирик, несло той же козлятиной, что от прочих членов посольства.
Толмач еле заметно шевельнул ноздрями. Его тревожил тяжелый запах благовоний, которым в этой комнате было пропитано, казалось, все, даже мебель.
— Говорили, будто толмач готский — клирик, — без всякого вступления заговорил Евсевий. — Верно?
Варвар кивнул.
— Любопытен ты мне, — сказал Евсевий. — Для того и позвал, чтобы насытить это мое любопытство. — И улыбнулся еле заметно: — Да ты по сторонам не косись, тебе здесь ничего не грозит. Что ты все прислушиваешься?
— Дивно мне здесь все, — сказал варвар.
Евсевий пошевелился на своем ложе, прищурился, разглядывая лицо молодого человека — тому было лет тридцать.
— Слыхал, слыхал. Вотан этому учит: держи глаз востро, ухо наготове, всегда помни, где выход и где окно.
И с удовольствием отметил, что толмач готский слегка растерялся. Подтолкнул его сухой старческой рукой:
— А Иисус не этому учит, верно?
Толмач не ответил. Евсевий ощутил досаду. И совсем другим тоном спросил:
— При Феофиле дьяконом ты, что ли?
Феофил возглавлял готскую епархию много лет, но дела там шли вяло и в переписке с Евсевием Феофил не состоял, так что константинопольский патриарх толком ничего о нем не знал. Особой приязни к Феофилу у него не было: готский епископ, быв на Никейском соборе, подписал символ веры, Евсевием решительно отвергаемый.
Между тем готы становились все сильнее и все теснее жались к границам Римской империи. И лучше бы иметь с ними одну веру. Хотя — старый епископ знал это, может быть, лучше, чем иные — никогда еще вера не была заслоном человеческой жадности и трусости.
Времени у Евсевия почти не было. Он слабел с каждым днем. Уйти же из этого мира, не выполнив того, что он считал своим долгом, старый римлянин не мог. Потому и велел призвать к себе готского дьякона. Тот, вроде, бойко болтает и по-гречески, и по—
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15