– сказал он.
– Сколько раз я говорил, чтобы ты не смел пускать его сюда! – сказал Варнер, встряхивая мальчика. – Он почти всю витрину слопал. Ну ты, вставай!
Парень весь обмяк в его руке, повиснув, словно пустой мешок. Он жевал с каким-то покорным отчаяньем, и глаза его на широком, вялом, бесцветном лице были крепко зажмурены, а уши едва заметно, но непрестанно двигались в такт жующим челюстям. Если бы не это, можно было бы подумать, что он спит.
– Ты, Сент-Эльм! – сказал приказчик. – Вставай! – Мальчик теперь держался на ногах, но глаз не открыл и жевать не перестал. Варнер выпустил его. – Марш домой, – сказал приказчик. Мальчик послушно повернулся, чтобы пройти через лавку. Варнер дернул его назад.
– Не сюда, – сказал он.
Мальчик прошел через галерею и стал спускаться с крыльца в своем тесном комбинезоне, который жестко топорщился на его тощих боках. Прежде чем нога его коснулась земли, он что-то вытащил из кармана и запихнул в рот; уши его снова едва заметно задвигались вместе с челюстью.
– Хуже крысы, правда? – сказал приказчик.
– Какая, к черту, крыса! – сказал Варнер, хрипло дыша. – Хуже козла в огороде. Вот увидишь, как он разделается с ремнями, вожжами, холстами и подпругами, заберется в лавку с черного хода, все слопает, сожрет меня, вас и его – всех троих. А потом, не сойти мне с этого места, и отвернуться-то страшно будет – а ну как он перебежит дорогу и примется за хлопкоочистилку и кузню. Ну, вот что. Если я еще хоть раз поймаю его здесь, то поставлю в лавке медвежий капкан. – И он вместе с приказчиком вышел на галерею. – Доброе утро, джентльмены, – сказал он.
– Кто это был, Джоди? – спросил Рэтлиф.
Не считая приказчика, державшегося в отдалении, стояли только они двое, и теперь, когда они были рядом, стало заметно сходство между ними – сходство смутное, неуловимое, неопределенное, не во внешности, не в манере говорить, одежде или складе ума; и уж конечно, не во внутреннем облике. Тем не менее сходство было, так же как было и неискоренимое различие, потому что на Джоди легла печать его судьбы; придет время, и он состарится; Рэтлиф тоже; но того, в шестьдесят пять лет, поймает и женит на себе девчонка, которой не будет и семнадцати, и до конца его дней станет мстить ему за свой пол; Рэтлифа же – никто и никогда.
Паренек медленно брел по дороге. Он снова вынул что-то из кармана и сунул в рот.
– Это мальчишка А. О., – сказал Варнер, – клянусь богом, я сделал все, чтоб его отвадить, разве только яду в витрину не подсыпал.
– Как? – сказал Рэтлиф. Он быстро окинул взглядом все лица; на собственном его лице промелькнуло не только удивление, но почти испуг. – Я думал…позавчера вы, ребята, сказали мне… вы мне сказали, что приезжала женщина, молодая женщина с ребенком… И вот теперь… – сказал он. – Как же так?
– Это другой, – сказал Варнер. – Чтоб у него ноги поотсыхали! Ну, что, Эк, говорят, ты поймал одну из своих лошадей?
– Да, поймал, – сказал Эк. Он и мальчик покончили с галетами и сыром, и теперь он сидел у стены, держа в руках пустой пакет.
– Да, ту самую, – сказал Эк.
– Па, а вторую ты подари мне, – сказал мальчик.
– Ну и что же?
– Она себе шею сломала, – сказал Эк.
– Это я знаю, – сказал Варнер. – Но как? – Эк не шевелился. Глядя на него, они почти воочию могли видеть, как он выбирает и накапливает слова, фразы. Варнер, глядя на него сверху вниз, засмеялся хриплым натужным смехом, со свистом всасывая воздух сквозь зубы. – Я расскажу вам, как было дело. Эк с мальчишкой пробегали за ней почти сутки и наконец загнали ее в тот тупик, что возле дома Фримена. Они сообразили, что через Фрименов восьмифутовый забор ей не перескочить, ну вот и натянули у входа в тупик, на высоте трех футов от земли, веревку. Ну а лошадь, понятное дело, когда добежала до конца тупика и уперлась в конюшню Фримена, поворотила, как Эк и рассчитывал, назад и понеслась по тупику, ни дать ни взять вспугнутая ворона. Наверно, веревки она и не заметила. Миссис Фримен выбежала на крыльцо и все видела. Она говорит, что когда лошадь налетела на веревку, она была похожа на большую рождественскую шутиху. Ну, а второй твоей лошади и след простыл, так, что ли?
– Да, – сказал Эк. – Я не углядел даже, в какую сторону она побежала.
– Подари ее мне, па, – сказал мальчик.
– Погоди, прежде надо ее поймать, – сказал Эк. – А там видно будет.
Вечером того же дня бричка Рэтлифа стояла у ворот Букрайта, и сам Букрайт стоял рядом, на дороге.
– Ты ошибся, – сказал Букрайт. – Он вернулся.
– Он вернулся, – сказал и Рэтлиф. – Я неверно судил об его… ну, не выдержке, это не то слово, и, уж конечно, не об отсутствии выдержки. Но я не ошибся.
– Чепуха, – сказал Букрайт. – Вчера его целый день не было. Правда, никто не видел, чтоб он ехал в город или возвращался оттуда, но всякому ясно, что он был там. Ни один человек, даже если он Сноупс, не допустит, чтоб его родича сгноили в тюрьме.
– Он недолго там просидит. До суда остается меньше месяца, а потом, когда его упекут в Парчмен Парчмен – тюрьма штата Миссисипи в городе того же названия. Заключенные Парчмена, как правило, работают на хлопковых плантациях.

, он снова будет на свежем воздухе. И даже снова станет работать по хозяйству, пахать. Конечно, это будет не его хлопок, но ведь он никогда не выручал за свой хлопок достаточно, чтобы хоть как-нибудь перебиться.
– Чепуха, – сказал Букрайт. – Ни за что не поверю. Флем не допустит, чтоб его отправили на каторгу.
– Допустит, – сказал Рэтлиф. – Потому что Флему нужно погасить все эти ходячие векселя, которые то и дело появляются то здесь, то там. Он хочет избавиться навсегда хотя бы от некоторых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138