заможние казаки или голытьба? - пригрозил он и, стуча сапогами, вернулся в
избу.
Осень простерлась над степью. Высохли травы, и только перекати-поле,
подпрыгивая, уносилось вдаль под пронзительным ветром. Серое небо жалось к
земле. У озер и в речных долинах погас багрянец дубрав. Рано опускались
сумерки над безбрежным и безмолвным простором.
Казаки неутомимо держали путь к Перекопу. Отдыхали днем в глухих
балках, грелись у костров. Ермаку мила была тревожная, гулевая жизнь.
- Эх, поле-полюшко! Разгульное и широкое, Нет ничего слаще воли! -
радовался он.
...Темная ночь давно уже спустилась над Перекоп-городком. В маленькой
крепости с глинобитными стенами горели одинокие огоньки. В селении
перебрехивались псы. Мурза Алей, жирный, дородный татарин в шелковой
красной рубахе с растегнутым воротом, в широких шароварах, опущенных в
мягкие сафьяновые сапоги, бродил неслышно в низеньком покое. Он был сильно
не в духе: донская полонянка - подарок хана - не допускала к себе.
Девлет-Гирей берег белокурую девушку с серыми задорными глазами,
задаривая подарками, вывезенными из Кафы, но пленница все отталкивала, а
хану кричала:
- Уйди, уйди, старая образина, пока очи не выцарапала!
Старая Фатьма знала многих девушек, попадавших в гарем хана, но такой
строптивой и злой еще не видела.
"И чего хорошего нашел в ней повелитель? - думала о пленнице татарка.
- И телом худа, и грудь велика, по силе - казак! Чего доброго, удушит хана
в первую ночь! Аллах, да минуют меня беды!"
Клава и впрямь чуть не зарезала Девлет-Гирея. И откуда только добыла
пленница короткий воровской нож? Все ждали, что хан казнит отвергшую его
ласки, но тот решил иначе, - отдал ее мурзе Алею.
- Ты просил у меня доброй награды за поход на Астрахань, полюбуйся на
донскую добычу, может, тебе хватит одной красавицы! - сдержано предложил
Девлет-Гирей. - Фатьма приведи сюда Клаву.
Мурза, склонив круглое полное лицо, с нетерпением ждал выхода
девушки, а на душе кипело недовольство ханом. Еще бы! Повелитель Крыма
всегда хитрил, обманывал, его лукавство было всем известно. Не может он
уступить лучшего из добычи.
Но пресыщенный жизнью мурза Алей широко раскрыл глаза, когда увидел
девушку. Перед ним предстала стройная, гибкая, как молодой камыш,
светлоокая красавица. Румянец залил ее щеки, и чуть-чуть дрожала от гнева
ее верхняя губа. "Ого! С большим норовом! - подумал Мурза. - Но это тем
лучше. Чем труднее схватка, тем слаще победа!"
Он охотно согласился на дорогой, но и виду не подал хану, что его
охватило жгучее желание любви. В сопровождении конников он доставил
полонянку, укутанную тканями, к себе, в Перекопскую крепость, и отвел ей
лучшие покои. Правда у него не было дворца и сада с фонтанами, но зато не
было и отвратительной дряхлой Фатьмы, которую ненавидели наложницы хана.
Мать Алея, Денсима, обрядила девушку в оранжевые шелковые шальвары,
на руки одела золотые запястья, на шею - янтарное ожерелье. Такие ожерелья
носили только московские боярышни. Казалось крупные бусы впитали в себя
солнечное сияние знойного лета. Они очень шли к лицу девушки. Клава целый
день вертелась перед венецианским зеркалом, любуясь своими нарядами.
Добродушная татарка похлопывала ее по спине и плечам и ободряла:
- Ой, хороша! Ой, чаровница!
Клаве нравились наряды, но тяготила неволя.
От тоски она долгими часами распевала грустные песни.
- Зачем терзаешь свое сердце? - говорила старуха. - Мой сын имеет
только пять жен. Ты будешь у него шестая и первая среди жен! Он красавец и
добрый джигит! - она не жалела слов, чтобы расхвалить своего сына, наделяя
его всеми добродетелями мира.
Однако полонянка была равнодушной к похвалам старой татарки. Она
недовольно поморщилась, вспоминая Алея, - мясистого, потного, с большой
бритой головой и широким приплюстнутым носом.
- Я не буду ни первой, ни шестой женой твоего сына! Я зарежу его,
если он подойдет ко мне! - ответила она матери Алея.
Пиала с горячим чаем выпала из дрожащих рук Денсимы и пролилась на
угли мангала.
Мать обиделась за сына:
- Он силен и ловок! Любого скакуна объезжал в степи. Во всем Крыму
нет лучшего всадника! - воскликнула она.
- Я не скакун, а девушка! - дерзко отозвалась Клава.
Старуха присела перед мангалом и опустила голову.
Она невольно вспомнила свою юность. Разве она сама не была когда-то
молодой и не мечтала о любви? Но родные продали ее скотоводу, который
обращался с ней, как с коровой.
На западе давно погас закат, а на востоке поднялся прозрачный серп
месяца. Ночь была тихая. В степи, у Перекопа, давно высохли отливавшие
серебром короткие травы, и отары овец откочевали на другие места, где еще
можно было найти свежий нетронутый корм. Оттого в степи стало пустынно и
тихо.
Денсима задремала у мангала. Клаве виден ее смуглый лоб, грязные
пряди волос и дряблые морщинистые щеки.
"Сбежать бы!" - с тоской подумала и нечаянно забряцала монистами.
Старуха приоткрыла лисий глаз и снова задремала. А Клаве не спалось - все
время вспоминалась станица, Дон. Заплакать бы, закричать от тоски... но
страшно приманить голосом Алея. Она слышала по тяжелым шагам, что он не
спал и должно-быть, как всегда курил из своей коротенькой трубочки. Придет
ли когда воля? Увидит ли она родных, брата Ивана, который не раз в шутку
звал ее казаковать?.. Помнят ли о ней на станице?..
В эту ночь через лиманы Сивашей пробиралась казачья ватажка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48