..
Воевода схватил мешочки, развязал их и опрокинул на стол. С веселым
звоном посыпались золотые лобанчики. Были тут и польские червонцы, и
турецкие лиры, и бухарские тенги. Глаза рыжего заблестели...
- Ах ты вор! - загремел вдруг воевода. - Эй, люди!
Ермак мигом сорвался со скамьи и бросился в горницу. За ним протрусил
подьячий.
- Гляди, казак, зри и ты, крапивное семя! - крикнул им Черебринской.
Размашистым шагом он подошел к рыжему. Вид его был грозен. - Эх ты,
продажная шкура, шинкарь! Думал русского человека за лобанчики взять? Ан
нет, русская душа не продается! - он ткнул ногой в побледневшего турского
посланца и гаркнул:
- На дыбу этого шельмеца! Пытать его! А ты, Максимка, отпиши
лобанчики на государеву казну!
- Вельможный пан! - взвизгнул подосланный. Но Ермак уже сгреб его за
плечи и швырнул из горницы в руки стрельцам.

Русский посол Мальцев продолжал томиться в неволе. Он совсем отощал,
захирел, но не падал духом. Полоняник присматривался ко всему, что
творилось в турецком лагере. На ранней заре турок и татар будила частая
дробь барабанов. Щелкая бичами, старшины гнали их на работу. Он шли, как
волы в ярм, тяжело опустив головы, и громко роптали. Вскоре раздавался
стук топоров, скрип арб, - тысячи ордынцев начали строить деревянную
крепость. Мальцев радовался: "Коли свой городок возводят, значит Астрахань
не по зубам!".
Вместе с ордынцами гоняли на самую тяжелую работу и невольников.
Донские казаки-полоняне шли с песней. И песня эта щемила сердце Мальцеву.
Невольники пели:
Ой, вызволи, боже, нас всех,
бедных невольников,
Из тяжелой неволи,
Из беды басурманской,
На ясные зори,
На тихие воды,
На край веселый,
На мир крещеный!
Не мог утерпеть Семен, подпевал и он. Голос у него слабый, скрипучий,
но от песни легче становилось на душе.
Сыновья Девлет-Гирея, царевичи, облаченные в ярко-алые кафтаны, с
кривыми ятаганами на поясах, в сапогах из желтого сафьяна, кроенных
по-астрахански, из любопытства пришли к пленному русскому послу. Он сидел
на земле, прикованный тяжелыми цепями-кедолами, при появлении татар
горделиво поднял голову.
- Рус, плохая твоя песня. Ты кричишь, как старый гусь на перелете! -
насмешливо сказал старший царевич.
- Погоди, золотце, и тебя Касим-паша доведет, - затянешь тогда
перепелом!
Братья переглянулись: нисколько не пуглив русский. И как он угадал их
неприязнь к турецкому паше?
- Ты, наверное, не знаешь, кто мы? - заносчиво спросил царевич.
- Как не знать! - незлобливо ответил Мальцев. - Вижу - пришли сынки
хана Девлет-Гирея. Все вижу, царевичи.
- Что же ты видишь, рус? - с насмешкой спросил самый младший царевич,
тонкий станом и большеглазый.
Пленник уставился в его бараньи глаза и сокрушенно покачал головой:
- Эх, милый, твоя участь хуже моей! Красив ты, и твои братья царевичи
пригожи! А что толку из того? У хана сыновей много, разошлет он вас по
бекам, и будете вы ни сыты и ни голодны. Участь ваша - скитаться с места
на место, как перекати-поле. В толк не возьму, зачем смелым джигитам идти
за хвостом коня Касим-паши?
- Молчи, холоп! - оскалил острые мелкие зубы старший царевич и
схватился за рукоять ятагана.
- Я не холоп! - с достоинством отозвался Мальцев. - Я - посол русской
земли. Меня не похолопишь! Это верно - башку снимешь долой, а что в сем
толку? Я вот тебя жалею: ты храбр, пригож и, как соколу, тебе надо
расправить крылья, ан и нельзя!
Царевич успокоился, ему понравилась толковая речь русского, и он
попросил:
- Говори еще, говори!
- Сказать-то особенно нечего. Сидишь тут, яко пес на цепи, и все
думаешь. А думки вдаль глядят. Ну что, если Касим-паша возьмет Астрахань,
вам легче будет, царевичи? Ой ли! Турки всех крымских татар покрепче к
себе привяжут. Вот как прижмут! - крепко сжал кулак Мальцев. - Одна вам,
молодцам, дорога - в Москву. У русских найдется для вас честь и служба.
Сам отец станет завидовать!
Царевичи примолкли. Старший вспомнил отцовы речи и подумал: "Русский
прав, не надо добывать Итиль для хункера Селима!".
- А ты не боишься за свою голову? - спросил он вдруг Мальцева.
- Бояться мне нечего! - твердо сказал полоняник. - Всех русских голов
не срубишь. Одну срубишь, а за нее сотню спросят.
- Чего ты хочешь? - спросили царевичи.
- Меня не по чести задержали. Пусть отпустят.
Царевичи смутились: они были бессильны освободить руссого посла.
На другой день Мальцева отвязали от пушки и он мог в кедолах
двигаться по невольничему табору. Он ходил среди греков и валахов и
упрашивал их:
- Чую, идет из Москвы сюда русская рать. И будет она крепко бить
неверных, а вам в стороне что ли стоять? За поруганную землю свою встаньте
заодно с русскими.
Измученные невольники с печальной улыбкой смотрели на неугомонного
Мальцева. Валах, с темным, как земля, лицом, с хрипом ответил:
- Путь от Москвы далек! И пока придут русские, мы все будем лежать в
поле, и вороны поклюют наши очи.
- Русские уже близко. Чую топот их коней. Слышу, как по Волге русские
ладьи плывут! - уверенно сказал Мальцев.
Неделю спустя, поздно вечером, в яму, в которой томился Мальцев,
столкнули двух русских, и ордынец сковал всех троих на одну цепь. Когда
поутихло, Мальцев спросил седобородого старика:
- Кто ты и как попал в полон? По одежде судить - духовного звания,
отец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48