Над ним повесили черный от копоти котел и стали варить
похлебку.
Ермак смотрел на золотой плес, на просинь могучей реки и вполголоса
пел:
Ах ты Волга ли, Волга матушка, Широко ты, Волга, разливаешься, Что по
травушкам, по муравушкам, По сыпучим пескам да камушкам, По лугам, лугам
зеленым, По цветам, цветам лазоревым...
- Братцы! - прерывая песню, закричал Богдашка Брязга. - Тут в овражке
таится хутор. Айда-те за мной!
- Стой! - строго сказал Ермак. - Пойти можно, но русского добра не
трожь! Веди нас.
Брязга привел казаков в дикое место. Под вековым дубом приютилась
рубленая изба, двери - настежь. В темном квадрате вдруг появилась баба. В
синем сарафане, здоровенная, лет под сорок, она сладко зевнула и
потянулась.
- Здорово, краса! - окликнул женщину Ермак.
- Ахти, лихонько! - от неожиданности взвизгнула баба и мигом скрылась
в избе.
Казаки вошли в дом. В большой горнице тишина, пусто.
- Эй, отзовись, живая душа! - позвал Ермак, но никто не откликнулся.
Тем временем Богдашка Брязга сунулся в чулан. Глаза его озорно
блеснули: в большой кадушке он разглядел широкую спину хозяйки.
- Ишь, ведьма, куда схоронилась! Вылезай! - незлобливо крикнул он и
за подол сарафана вытащил толстую бабу из кадушки. Подталкивая, вывел ее в
горницу.
- Гляди на хозяюшку! - весело оповестил он.
- Ты чего хоронишься, лесная коряга? - закричали казаки. - Разве не
знаешь порядка: когда нагрянут казаки, надо встречать с хлебом-солью!
Проворней давай нам есть!
Хозяйка поклонилась станичникам.
- Испугалась, ой, сильно испугалась! - пожаловалась она. - Тут по
лазам да перелазам всякий леший бродит, а больше копошится ныне ногаец!
Злющ лиходей!
- Есть ли у тебя хлеб, хозяюшка? - ласково спросил ее Ермак. -
Изголодались, краса. Как звать, чернобровая?
Женщина зарделась. Добродушная речь казака пришлась ей по сердцу.
- Василисой зовут, батюшка! - отозвалась она, и засуетилась по избе.
Сбегала в клеть, добыла и положила на стол и хлеба, и рыбы, и окорок.
- Ешьте, милые! Ешьте, желанные! - приятным грудным голосом
приглашала она, а сама глаз не сводила с Ермака. Плечистый, темноглазый, с
неторопливыми движениями, он напоминал собою домовитого хозяина.
- И откуда у тебя, матка, столько добра? - полюбопытствовал Ермак.
Василиса обласкала его взглядом и певуче отозвалась:
- Волга-матушка - большая дорога! Много тут всякого люда бродит на
воле. И брательники мои гуляют...
- С кистенями! - засмеялся своей подсказке Богдашка Брязга.
Женщина потупила глаза. Ермак понял ее душевную смуту и ободрил:
- Не кручинься. Не кистенем, так оглоблей крестить надо бояришек да
купцов! Пусть потрошат мирских захребетников. "Сарынь на кичку!" - так что
ли твои брательники окликают на вольной дорожке приказного да богатого? Не
бойся, матка, нас!
- Так, желанный, - согласилась баба. - Кто богу не грешен!
Она нескрываемо любовалась богатырем: "Эх, и казак! Бровь широкая,
волос мягкий, глаз веселый да пронзительный! И речист и плечист!" - Она
поклонилась ему:
- А у меня и брага есть!
- Ах, какая ты вор-баба! - засмеялся Брязга. - Вертишься, зенки
пялишь на казака, а о браге до сих пор ни гу-гу... Тащи скорей!..
Василиса принесла отпотевший жбан хмельной браги, налила ковш и
поднесла Ермаку. Казак утер бороду, перекрестилась истово и одним духом
осушил ковш.
- Добра брага! Ой, и добра с пути-дороги! - похвалил он и отдал ковш
хозяйке.
Василиса затуманилась, иного ожидала она. Повела гладкими плечами и
сказала Ермаку с укором:
- Ты что ж, мой хороший, аль порядков не знаешь? После браги
отплатить хозяйке полагается!
- Чем же это? - полюбопытствовал Ермак.
- Известно чем! - жарко взглянула она ему в глаза.
Ермак переглянулся со станичниками и сказал женке:
- Я казак, родимая! Не миловаться и целоваться мчал сюда. Но уж так и
быть, больно душевна ты и пригожа! - Он поднялся из-за стола, утер усы,
обнял и поцеловал хозяйку. Василиса зарделась вся и с лаской заглянула ему
в глаза.
- Неужели с Волги уйдешь? Где же казаку погулять, если не на таком
раздолье!
Ермак отстранил ее:
- Нет, родимая, не по такому делу нынче торопимся мы. Несем мы важную
весть для русской земли. Укажи нам тропку, чтобы невидно-неслышно
проскочить в Астрахань, да и сама уходи отсюда! Великая гроза идет...
Баба охнула и на глазах ее блеснули слезы. Потом, справясь с собой,
сказала:
- Ладно, казачки, выведу я вас на тайную тропку. Только Стожары в
небе загорятся, и в дорожку, родные!
Богдашка сверкнул серьгой в ухе, перехватил ковш, и пошел гулять
среди казаков. Выпила и Василиса. Захмелела она от одного ковша и петь
захотела.
- Хочешь, желанный, послушать нашу песню, - предложила она Ермаку. -
Холопы мы, сбежали от лютого боярина, и песенка наша - э-вон какая!
Не ожидая ответа, раскрасневшаяся женка приятно запела:
Как за барами было житье привольное,
Сладко попито, поедено, положено,
Вволю корушки без хлебушка погложено,
Босиком снегов потоптано,
Спинушку кнутом побито,
Допьяна слезами напоено...
Ай да баба! Царь-баба! - закричали повеселевшие казаки.
- Не мешай, братцы, - попросил Ермак. - Видишь, жизнь свою выпевает,
от этого и на душе полегчает...
Женка благодарно взглянула на казака и еще выше понесла свою песню:
А теперь за бар мы богу молимся.
Церковь божья - небо ясное,
Образа ведь - звезды чистые,
А попами - волки серые,
Что поют про наши душеньки,
Темный лес - то наша вотчина,
Тракт проезжий - наша пашенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48