В размытой грязи ноги и колеса ползли назад - под-гору - и повозка была тяжела. На руках и вытянутой шее Анны Тимофевны выступили жилы, извитые и блестящие, как дождевые ручьи. Липкая, тяжелая юбка цеплялась за ноги, и переставлять их было так трудно, точно они были вправлены в колодки.
Анна Тимофевна только раз остановилась, чтобы вытереть лицо и передохнуть. И когда утиралась, ощутила на губах вкус соли и подумала, что вспотела. Но тут же по влажной щеке скользнула торопливая слеза, и она улыбнулась самой себе. И вспомнила, как пришла ей в голову притча - одна на всю жизнь - притча о жизни, которую надо пройти, и опять улыбнулась.
Потом злегла в намокшую ременную лямку, натужилась и, оступаясь, почти падая, потянула повозку выше.
Дома встретил Анну Тимофевну Антон Иваныч - хмуро и неприветно. Но сразу повеселел, окинув ее взглядом:
- Ах, чучело! Где это ты, а?
Переодеваясь, она рассказывала, как ловила в воде арбузы, и как ей было весело, и как она думала, что посмешит Антона Иваныча, вернувшись домой после купанья.
Антон Иваныч хохотал, а она, ожившая от его смеха, снова и снова повторяла рассказ, придумывая веселые подробности и принималась хохотать вместе с ним.
Наконец он отвел душу и сказал:
- Ну-ка, пивка, что ли, купальщица, ха-ха!
И опять побежал день, как всегда.
Но на другое утро время остановилось.
На обычный утренний зов Антона Иваныча Анна Тимофевна не откликнулась. Антон Иваныч покашлял, поплевал, закурил папироску и крикнул еще. Потом поднялся и, поругиваясь, зашаркал в кухню.
Там, заглянув в закоулок, где стояла кровать, развел руками и промычал:
- Г-м-м-н-да...
Анна Тимофевна спала.
Он подошел к ней, дотронулся до раскрытого плеча, потолкал ее:
- Что это ты?
Она вздохнула и забормотала что-то, но не проснулась.
Антон Иваныч приложил ладонь к ее лбу, снова помычал:
- Г-м-нда...
и побрел к сыну.
Володька протер глаза, привстал в постели и уставился на отца.
- Заболела наша хозяйка-то, Володя.
- Кто? Что?
- Анна-то Тимофевна.
- Ну, что Анна Тимофевна?
- Больна.
- Так я-то что же?
Антон Иваныч погладил себя по лысине, вздохнул и пропустил сквозь зубы:
- Ты бы пошел самовар поставил...
В окна пощелкивал дождь, и в комнатах было серо и зябко.
До обеда два раза из кухни долетел крик:
- Тоня!
Антон Иваныч подымался с кровати, надевал туфли и шел в кухню. Но Анна Тимофевна бормотала несвязное сквозь сон, и, постояв у ее изголовья, он уходил.
В сумерки она очнулась. Антон Иваныч присел на краешек кровати и спросил:
- Тебе, может, дать чего?
Она ответила не сразу, сухим, треснувшим голосом:
- Пить.
Но тотчас поправилась, точно испугавшись, что он уйдет:
- Ничего... сиди.
- Гм-м-нда... Жар.
Он положил руку ей на голову, откинув жидкие пряди волос на подушку. Она схватила его руку и крепко прижала ко лбу.
Он опять промычал:
- Н-да... Может доктора, Анюта?
- Нет, ничего, завтра встану, - прошептала она, улыбнувшись одними губами. Потом закрыла глаза и спросила: Как вы... нынче?
Потом опять начала бредить, не выпуская его руки.
Антон Иваныч попросил сына:
- Ты бы сходил к доктору, недалеко тут, видишь - без памяти.
Володька заверещал:
- Ну, куда теперь пойдешь! В такую погоду хороший хозяин...
Тогда Антон Иваныч стал собираться сам. Одевался он долго, как по утрам, кряхтя и покуривая, перекидываясь сам с собою словечками и замечаньями. Перед уходом, в дверях, обратился к Володьке:
- Хорошо сказать, доктора... А какого?.. Ты подай ей, в случае чего...
Раскрыл зонт и окунулся в сырую темень.
От земли подымалась холодная испарина, ветер кидал в лицо пригоршнями колючих капель, улицы были устланы лужами и пустынны.
Антон Иваныч зашел в пивную отогреться. Через час он опять появился на улице, постоял, запрятал поглубже в карманы пивные бутылки и направился домой.
Там, отряхнувшись от дождя, спросил:
- Ну, что?..
- Все тебя звала, - отозвался Володька.
Антон Иваныч пододвинул к постели больной табуретку и заглянул ей в лицо.
На нем лежал блеклый свет лампы, и оно было строго и просто, как лицо постника. Губы Анны Тимофевны шевельнулись и ему показалось, что она спросила:
- Ты?
- Да, я, Анюта, - сказал он.
Она вздрогнула и открыла глаза. Остановила на нем свой взор, но лицо ее не изменилось, только тени на нем переместились и посветлели, и вокруг рта заблестели мелкие капельки пота.
- Посиди, - чуть внятно сказала Анна Тимофевна.
И еще, погодя:
- Как ты... без меня... милый...
Потом опять закрыла глаза и часто, хрипло задышала.
Антон Иваныч подождал, пока утихнет, уляжется хриплое дыханье, но оно не утихало, и он задремал.
А когда очнулся - Анна Тимофевна вытянулась на спине непокрытая, прямая, и глаза ее - неподвижные, стекольно-желтые - были устремлены на него. В ту же секунду он ощутил на руке своей холодную тяжесть. Он вскочил и отступил на шаг. С его руки скатилась и звонко стукнулась о табуретку прямая рука Анны Тимофевны.
--------------
Когда закопали могилу и Антон Иваныч остался с Володькой, он сел на мягкую насыпь и закурил.
День выпал теплый и кое-где в последний раз зардела рябина. Было тихо. Синеватый дымок папиросы почти недвижным облаком висел над головой. Чье-то омертвелое, придушенное стояло в воздухе стрекотанье.
Володька просверлил каблуком в земле ямку, закопал в нее жука. Поглядел на небо, сказал:
- Пойдем, что ли?
Потом присел рядом с отцом, но тотчас вскочил.
- Ну, я пойду!
И, перепрыгивая через могилы, быстро пошел к дороге.
Тогда Антон Иваныч поднялся и стал лицом к кресту.
Крест был гладкий, некрашеный, сучковатый.
Антон Иваныч стоял, сгорбившись, засунув руки в пиджачные карманы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22