Охотники
прекрасно понимали, как отчаянно рискуют (дым может заметить любой из паучьих дозорных), и потому торопились.
Подхватив пламенеющие кусты за корневища, мужчины проворно потащили их
через песок, а Улф копьем приподнял и сдвинул прикрывающий вход камень,
ожидая, что насекомое тотчас бросится наружу.
Но этого не произошло. Швырнув кусты в горловину лаза, все отпрянули,
утирая лицо и глаза, которые заливал едкий пот.
Прошла целая минута, прежде чем жук, потревоженный огнем и дымом, наконец дал о себе знать.
Стоило ему попытаться отодвинуть камень, перекрывающий лаз, как Торг
что есть силы метнул в него тяжелый обломок скалы. Камень ударил насекомое
в грудь, едва не задев выпуклые глаза.
Другой камень, брошенный Хролфом, размозжил жуку сустав передней лапы.
Жук раскрыл продолговатые крылья, собираясь взлететь, и тут Джомар
вогнал копье в жесткое брюхо насекомого. Тот скорчился от боли, и вдруг его
мощные челюсти неожиданно схватили Джомара за ногу.
Пронзительно вскрикнув, он забился, силясь высвободиться. В этот миг
обрушился еще один камень, самый большой, высадив твари глаз и сокрушив
толстый покров, защищающий череп.
Челюсти разомкнулись, и Джомар, из бедра которого хлестала кровь, упал
на песок. Хролф вонзил копье в жука, насекомое судорожно дернулось, сбив с
ног Улфа, и, подскочив, повалилось на спину в нескольких метрах от пещеры.
Прошло еще минут пять, прежде чем оно затихло окончательно.
Кажется, это Вайг, вглядевшись в лаз, заметил, что за горящими кустами
креозота что-то шевелится.
- Там еще один!
Все мгновенно насторожились, изготовившись к очередной схватке. Однако
новый враг медлил.
Джомар кое-как доковылял до зонта и, усевшись в тени, припал губами к
посудине с водой. Хролф внимательно осматривал его рану, остальные, запалив
оставшиеся кусты креозота, побросали их в лаз.
Однако жара брала свое: люди все как один, тяжко отдуваясь, прилегли
возле входа в пещеру. Спустя полчаса, когда кусты креозота превратились в
груду угольев, в горловине послышалась возня и наружу показались длинные
усы-антенны.
Из норы вылезла самка жука-скакуна, гораздо меньшая, чем самец. Следом
выкатилось с полдесятка личинок, каждая с руку длиной.
Рассказывая потом об этом младшему брату. Вайг говорил, что ему вдруг
стало жаль жуков, хотя он знал: подойди поближе, и на него бы набросились
даже личинки.
Насекомые медленно поползли по раскаленному песку, направляясь к глубокой балке, примерно в километре от пещеры. Самке было важно спасти детенышей, и она вовсе не собиралась драться с людьми.
Прошло несколько часов, прежде чем мужчины снова заглянули в нору. Она
оказалась столь глубокой, что Джомар предположил: здесь когда-то обитало
семейство пауков-каракуртов. Это была самая настоящая пещера со стенами и
сводом, укрепленными слюной жуков.
В самом глухом углу валялись личинки, задохнувшиеся в дыму, и охотники
выкинули их наружу: мясо жука-скакуна в пищу не годится. Вслед за тем люди
завалили вход и почти мгновенно заснули в прохладной глубине логова, где
еще остро пахло дымом и креозотом.
Следующим утром Улф, Торг и Хролф отправились в обратный путь, за женщинами и семилетним Найлом.
Джомар и Вайг остались караулить пещеру на случай, если жуки вознамерятся вдруг снова сунуться сюда. Все тревоги оказались напрасными. Как выяснилось позже, жуки-скакуны не переносят запаха горящего креозота-
Найл еще помнил, с каким волнением встречал он тогда отца.
Ингельд, жена Торга, вначале громко вскрикнула, а затем зарыдала: увидев только троих, она подумала, что остальные погибли.
Когда же все разъяснилось и охотники наперебой принялись живописать
новое жилище, Ингельд впала в другую крайность (она всегда отличалась несдержанностью) и принялась настаивать, чтобы все сейчас же собирались в дорогу. С большим трудом удалось уговорить ее переждать полуденную жару и холодную, полную опасностей ночь.
И вот наконец за пару часов до рассвета они тронулись в путь.
Найл волновался чуть не больше всех. Предрассветный час выбрали не
случайно: хищники пустыни охотятся, как правило, ночью, а с приближением
рассвета возвращаются в свои логовища.
Температура была чуть выше нуля, от холода не спасала даже ворсистая
шкура гусеницы, и Найла пробирала зябкая дрожь.
Он сидел на спине матери (часть пути та несла его в заплечной корзине), а его душу переполняло такое счастье, что казалось, еще миг - и мальчик взлетит.
Лишь однажды ему доводилось удаляться от их норы на несколько сотен
метров - в ту пору, когда начались дожди. Ветер тогда обрел неожиданную
прохладу, с запада надвинулись тяжелые сизые тучи, и с неба отвесными потоками хлынула вода.
Найл, хохоча, плясал под теплыми струями. Мать взяла его на прогулку туда, где в стену плато упирается пересохшее русло небольшой речушки.
Мальчик, широко раскрыв от изумления глаза, смотрел, как иссохшая земля шевельнувшись, словно живая, приподнялась, расслоилась и наружу вылезла
большая лягушка.
Еще через полчаса их уже было множество. Пробудившиеся к жизни существа спешили к разрастающимся на глазах лужам, чтобы, погрузившись в них, исполнить брачную песню.
Найл смотрел на лягушек и смеялся во все горло, топая и подпрыгивая
под дождем, который становился все сильнее и сильнее.
А из песка, слипшегося в комья полужидкой грязи, уже спешили кверху,
жадно вытягивая стебли, растения и цветы. В грязи то и дело вскипали крохотные, похожие на взрывы буруны: спекшиеся стручки, разбухнув, выстреливали в воздух семена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9