- Это все правильно - то, что когда долго живешь с человеком, становишься на него похожим. Это один вариант, но есть и другие. Спроси свою мать, Сесилия, но она вряд ли скажет тебе больше, чем кто-то другой. Так сложились обстоятельства.
Ему надоела эта тема. Он согласился никому не говорить, и теперь не имело смысла возвращаться опять к этому вопросу.
- Сегодня шоколадное и клубничное, - улыбнулся он, протягивая ей пирожные.
Потом снова был обед в устричном баре Фитцджеральда. Сесилия надела новое платье с розами и красный браслет. В день ее рождения от отца пришла красивая десятишиллинговая открытка, и она не забыла сказать ему спасибо.
- Когда мне самому было тринадцать, - сказал он, срывая целлофан с конфетной коробки, - я не знал, куда себя девать.
Сесилия сидела полуотвернувшись. Хорошо, что свет в баре неяркий. Он пробивался через оконное стекло, и еще над стойкой из красного дерева горело несколько тусклых лампочек. Она старалась не улыбаться, чтобы не выдать себя случайным движением лица.
- Ну, я вижу ваш парень прет впереди паровоза, - заметил официант Том. - Не пора ли призвать его к порядку?
- Ох, Том, этот прохиндей чертовки везучий.
Том записал их заказ и включил подъемник.
- Нам еще вина, Том. У леди день рождения.
- Могу предложить французское, сэр. Масон, сэр.
- Отлично, Том.
Было еще рано, и бар пустовал. Двое мужчин в плащах верблюжьего цвета о чем-то негромко разговаривали около дверей. Сесилия уже видела их здесь. Это букмекеры, объяснил тогда отец.
- Что-то ты скучная сегодня, - сказал отец. - У тебя зуб не болит?
- Нет, спасибо, все в порядке.
Бар постепенно наполнялся. Мужчины задерживались около их столика, чтобы перекинуться несколькими словами с отцом, затем усаживались по соседству или толпились около стойки. Отец закурил новую сигарету.
- Я не знала, что это ты посылаешь чеки, - сказала она.
- Какие чеки?
Она объяснила про плату за школу; она хотела просто поблагодарить его, и думала, что они посмеются вдвоем над волокитой, из-за которой чеки всегда опаздывают. Но отец отнесся к замечанию серьезно. Это его вина, сказал он, директор абсолютно прав, и он должен извиниться.
- О чем с ним разговаривать, - заметила Сесилия и вдруг подумала, что несмотря на то, что она часто говорила отцу о школьных делах, он на самом деле представления не имеет ни о сборных домиках, превращенных в классы, ни о Буйволе, обходящем их каждое утро со своим кондуитом.
Она смотрела, как Том выкручивает из бутылки пробку. Она сказала, что вчера мопед мисс О'Шонесси окончательно испустил дух, и что в школе поговаривают, будто Беззубого Кэрола скоро уволят. Она не могла рассказать о договоре молчания, заключенном с мальчиком по имени Абрахамсон, который приносит каждый день в школу коробку пирожных. Она бы с удовольствием рассказала о самих пирожных, потому что отца бы это, наверное, развлекло. Старанно, что она не говорила этого раньше.
- Пожалуйста, - сказал Том, ставя перед отцом тарелку с устрицами, а перед ней - с жареным мясом. Он наполнил их бокалы вином и вытер капли со стакана портера, предназначавшегося кому-то другому.
- Как мать, Сесилия?
- Нормально.
- Остальные тоже?
- Да, все в порядке.
Он внимательно смотрел на нее. Устрица зависла в воздухе по дороге к рту. Он глотнул вина из бокала.
- Что ж, это хорошо.
Он не торопясь вернулся к устрицам.
- Если не возражаешь, - сказал он, мы можем поехать на скачки.
То же самое. Он прошел через все это. С первого дня, как только зашла речь о разводе, он не переставал об этом думать, глядя на нее вот как сейчас и многозначительно вздыхая. "Они были любовниками, когда твой отец еще жил с вами", - эхом пронесся по устричному бару конфиденциальный шепот Абрахамсона.
Отцу были очень хорошо знакомы эти подозрения, и он давно свыкся с чувствами, мучившими сейчас ее. Может, он тоже успокаивал себя теорией, что когда люди долго живут в одном доме, они перенимают привычки друг друга. Он повторял это себе снова и снова, но сомнения не исчезали, как это происходит сейчас с ней.
Мать была замужем за одним человеком, но проделывала с другим то, что видела однажды Бетти Блюм в родительской спальне. Как верно заметил Абрахамсон, в такой путанице невозможно сказать точно, кто чей.
- Возьмем пирожные на десерт, - сказал отец.
- Два пирожных. - Том включил подъемник.
- Ты становишься все красивее, девочка.
- Мне не нравится, как я выгляжу.
- Чепуха, ты очень хороша.
Его глаза, спрятанные в улыбающихся морщинках, несколько раз моргнули. Он ведь намного старше матери, вдруг подумала Сесилия. Раньше ей это не приходило в голову.
Не потому ли чеки приходят не вовремя, что у него не хватает денег? И не потому ли он продал машину?
- Мы пойдем на скачки или еще куда? Сегодня ваш выбор, леди.
- Пойдем на скачки.
- Поставите за меня? - шепотом спросил Том, протягивая через стойку фунтовую банкноту. - На Амазонку в последнем забеге.
- Конечно, Том.
В голосе отца не было и следа той боли, которая, Сесилия теперь знала это точно, отравляет ему каждую субботу. Сейчас приедет такси и отвезет их на скачки.
Что-то оно опаздывает, сказал он, но пока говорил, в бар вошел шофер.
- Гони, - скомандовал отец.
Он дал ей денег и посоветовал, на каких лошадей ставить. Он взял ее за руку и провел по рядам, разыскивая удобное место. Стоял солнечный день, небо было безоблачное, и вокруг раздавались веселые возбужденные голоса.
- У нас в школе есть мальчик, - сказала она, - он приносит каждый день пирожные.
Я их у него покупаю.
Он покачал головой и улыбнулся. Потом очень серьезным голосом спросил, не слишком ли это дорого - она сказала, что нет, не слишком.
1 2 3 4 5 6 7