ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
— недовольно прорычал он и ретировался. Взгляд у Эдика просветлел, он аккуратно сложил стопку листочков и начал что-то на них записывать.
Во время обеденного перерыва я налетел на Ефима, совершавшего обход своих владений.
— Какой молодец, врезал Борису! — Ефим, узнавший об этой истории от побелевшего от ярости Леонида, не мог скрыть удовольствия. — Ты не думай, он не так прост и безобиден, как кажется. Это он только на первый взгляд такая сюся, дядя Ефим, мама, папа… — Ефим довольно рассмеялся. — Он как бульдог, его и в Кембридже все ненавидели, он же садист, вцепится и не оттащишь, придется челюсти разжимать. Вот теперь они забегают, постараются его на куски разорвать. Ничего, ничего, это им полезно, в хорошей форме будут, как стая волков. А Эдик — мой Кембриджский олененок!
— Ефим, Ефим! — подбежавший Леонид был крайне возбужден.
— Что случилось?
— Петя… — Леонид начал заикаться и никак не мог выдавить из себя окончание фразы. Мне вдруг стало жутко. Я представил себе, как самолет, совершавший межконтинентальный рейс, упал в холодный серый океан…
— Что? Что? — испуганно переспросил Ефим.
— Его задержали. В Мюнхене. У Интерпола его маршрут вызвал подозрения, и его приняли за курьера мафии. Мы только что получили запросы из Германии и из ФБР. Что делать?
— Немедленно пошли им факс, что они идиоты и что мы будем их судить. Мерзавцы. Сняли парнишку с рейса, не дали полетать. Хотя, это тоже неплохо, развлечение. Побыть в полицейской камере в Мюнхене, да… А то бы летел как боров в кресле и жрал бы обеды один за другим. Еще бы разжирел… Пошли им факс. Ну, что я могу еще сделать?
Ефим развел руками. Грубые силы борьбы с международной преступностью явно вошли в противоречие с интересами частного бизнеса.
Глава 17. Академия Пусика.
Серебристое тело самолета с надписью «Аэрофлот» наконец подкатило к зданию аэропорта, слегка потряхивая на бетонных плитах свое человеческое наполнение, и академик с досадой потрогал начинавшие становиться колючими щеки. Перелет был долгим и мучительным. Вначале в Москве почти пять часов ждали двух противного вида раскормленных мужиков в добротных серых костюмах, с наглыми, красными лицами. Академик долго гадал над тем, были ли они высокопоставленными правительственными чиновниками или просто мафиози, скупившими на корню службы аэропорта, но так и не смог придти к какому-либо определенному заключению. Потом самолет трясся почти двенадцать часов в воздухе, садился на Аляске, снова взмывал в воздух и, казалось, этому ревущему движению не будет конца.
Взлетное поле за окном было точно таким же, как и в Москве, жухлая трава, подтеки мазута и выбоины, серое цементное здание диспетчерской службы вдалеке. Только зеленые горы на горизонте, снующие по территории аэродрома микроавтобусы и служебные машины, да здоровенный негр, разгружавший чемоданы, позволяли понять, что надсадно ревущий самолет все-таки не смог облететь весь земной шарик и плюхнулся на землю где-то посередине своего витка.
Академик с досадой поморщился. Он не любил опаздывать, даже в тех случаях, когда от него ничего не зависело. Опоздание было особенно досадным еще и потому, что Ефим обещал прислать одного из своих сотрудников в аэропорт для того, чтобы отвезти академика к себе домой.
Все имущество академика состояло из старенького, потертого кожаного чемодана, в котором лежал костюм, несколько рубашек, пара книг и пухлые папки с бумагами и статьями. Он с трудом поднял чемодан с черной, плывущей ленты транспортера и обнаружил, что кожа вспорота. Чемоданчик явно потрошили в Шереметьево. «Боже мой, не дай бог пропали статьи!» — подумал он и трясущимися руками начал отстегивать ремни. К счастью, бумаги были на месте, исчезли только карманный диктофон, купленный в Англии год назад, и фотоаппарат. «Мерзавцы чертовы!» — выругался академик, но делать было уже нечего.
За дверями таможни стоял высокий, рыжеватый парень интеллигентного вида со строгим выражением лица. Его острые, цепкие глаза пристально глядели из-за выпуклых линз очков. Парень держал в руках листок бумаги с именем академика.
— Здравствуйте, — басистым мужественным голосом сказал он. — Меня зовут Борис. Добро пожаловать в Америку.
— Спасибо Боречка, извините за опоздание ради Бога.
— Никаких проблем! — академику показалось, что Борис даже немного смутился, и он почувствовал к нему симпатию.
— Боречка, вы представляете, каковы мерзавцы, у меня чемодан в Москве распотрошили!
— Не расстраивайтесь, быдло есть, было и будет быдлом. А чемодан все равно себе новый купите, с таким неприлично ездить. — Борис брезгливо поморщился.
— Да, конечно, Боря, я все понимаю, но все равно обидно, чувствуешь себя как будто изгаженным.
— Россия-матушка, что поделаешь. С народом надо быть жестким, в кулаке держать! — лицо Бориса мгновенно ожесточилось и приобрело суровость. — Смотрите, что происходит: чуть коммунистам стоило вожжи отпустить, и все покатилось. И царь-батюшка слишком милосерден был, развел всякой нечисти, а гадость эту надо было до основания каленым железом изводить. — Он разволновался, даже покраснел и, тяжело дыша, строгим, испытывающим взглядом посмотрел на академика сквозь выпуклые стекла очков.
— Ну, Борис, в чем-то вы, конечно, правы, — академику стало слегка не по себе от той неистовой убежденности, которая сквозила в голосе Бориса, — но нельзя же всех под одну гребенку. Тут дело еще и в психологии народа. Столько лет угнетения, крепостного права, когда мужика могли засечь насмерть…
— Вы мне эту демагогию из учебников для красных комиссаров бросьте!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Во время обеденного перерыва я налетел на Ефима, совершавшего обход своих владений.
— Какой молодец, врезал Борису! — Ефим, узнавший об этой истории от побелевшего от ярости Леонида, не мог скрыть удовольствия. — Ты не думай, он не так прост и безобиден, как кажется. Это он только на первый взгляд такая сюся, дядя Ефим, мама, папа… — Ефим довольно рассмеялся. — Он как бульдог, его и в Кембридже все ненавидели, он же садист, вцепится и не оттащишь, придется челюсти разжимать. Вот теперь они забегают, постараются его на куски разорвать. Ничего, ничего, это им полезно, в хорошей форме будут, как стая волков. А Эдик — мой Кембриджский олененок!
— Ефим, Ефим! — подбежавший Леонид был крайне возбужден.
— Что случилось?
— Петя… — Леонид начал заикаться и никак не мог выдавить из себя окончание фразы. Мне вдруг стало жутко. Я представил себе, как самолет, совершавший межконтинентальный рейс, упал в холодный серый океан…
— Что? Что? — испуганно переспросил Ефим.
— Его задержали. В Мюнхене. У Интерпола его маршрут вызвал подозрения, и его приняли за курьера мафии. Мы только что получили запросы из Германии и из ФБР. Что делать?
— Немедленно пошли им факс, что они идиоты и что мы будем их судить. Мерзавцы. Сняли парнишку с рейса, не дали полетать. Хотя, это тоже неплохо, развлечение. Побыть в полицейской камере в Мюнхене, да… А то бы летел как боров в кресле и жрал бы обеды один за другим. Еще бы разжирел… Пошли им факс. Ну, что я могу еще сделать?
Ефим развел руками. Грубые силы борьбы с международной преступностью явно вошли в противоречие с интересами частного бизнеса.
Глава 17. Академия Пусика.
Серебристое тело самолета с надписью «Аэрофлот» наконец подкатило к зданию аэропорта, слегка потряхивая на бетонных плитах свое человеческое наполнение, и академик с досадой потрогал начинавшие становиться колючими щеки. Перелет был долгим и мучительным. Вначале в Москве почти пять часов ждали двух противного вида раскормленных мужиков в добротных серых костюмах, с наглыми, красными лицами. Академик долго гадал над тем, были ли они высокопоставленными правительственными чиновниками или просто мафиози, скупившими на корню службы аэропорта, но так и не смог придти к какому-либо определенному заключению. Потом самолет трясся почти двенадцать часов в воздухе, садился на Аляске, снова взмывал в воздух и, казалось, этому ревущему движению не будет конца.
Взлетное поле за окном было точно таким же, как и в Москве, жухлая трава, подтеки мазута и выбоины, серое цементное здание диспетчерской службы вдалеке. Только зеленые горы на горизонте, снующие по территории аэродрома микроавтобусы и служебные машины, да здоровенный негр, разгружавший чемоданы, позволяли понять, что надсадно ревущий самолет все-таки не смог облететь весь земной шарик и плюхнулся на землю где-то посередине своего витка.
Академик с досадой поморщился. Он не любил опаздывать, даже в тех случаях, когда от него ничего не зависело. Опоздание было особенно досадным еще и потому, что Ефим обещал прислать одного из своих сотрудников в аэропорт для того, чтобы отвезти академика к себе домой.
Все имущество академика состояло из старенького, потертого кожаного чемодана, в котором лежал костюм, несколько рубашек, пара книг и пухлые папки с бумагами и статьями. Он с трудом поднял чемодан с черной, плывущей ленты транспортера и обнаружил, что кожа вспорота. Чемоданчик явно потрошили в Шереметьево. «Боже мой, не дай бог пропали статьи!» — подумал он и трясущимися руками начал отстегивать ремни. К счастью, бумаги были на месте, исчезли только карманный диктофон, купленный в Англии год назад, и фотоаппарат. «Мерзавцы чертовы!» — выругался академик, но делать было уже нечего.
За дверями таможни стоял высокий, рыжеватый парень интеллигентного вида со строгим выражением лица. Его острые, цепкие глаза пристально глядели из-за выпуклых линз очков. Парень держал в руках листок бумаги с именем академика.
— Здравствуйте, — басистым мужественным голосом сказал он. — Меня зовут Борис. Добро пожаловать в Америку.
— Спасибо Боречка, извините за опоздание ради Бога.
— Никаких проблем! — академику показалось, что Борис даже немного смутился, и он почувствовал к нему симпатию.
— Боречка, вы представляете, каковы мерзавцы, у меня чемодан в Москве распотрошили!
— Не расстраивайтесь, быдло есть, было и будет быдлом. А чемодан все равно себе новый купите, с таким неприлично ездить. — Борис брезгливо поморщился.
— Да, конечно, Боря, я все понимаю, но все равно обидно, чувствуешь себя как будто изгаженным.
— Россия-матушка, что поделаешь. С народом надо быть жестким, в кулаке держать! — лицо Бориса мгновенно ожесточилось и приобрело суровость. — Смотрите, что происходит: чуть коммунистам стоило вожжи отпустить, и все покатилось. И царь-батюшка слишком милосерден был, развел всякой нечисти, а гадость эту надо было до основания каленым железом изводить. — Он разволновался, даже покраснел и, тяжело дыша, строгим, испытывающим взглядом посмотрел на академика сквозь выпуклые стекла очков.
— Ну, Борис, в чем-то вы, конечно, правы, — академику стало слегка не по себе от той неистовой убежденности, которая сквозила в голосе Бориса, — но нельзя же всех под одну гребенку. Тут дело еще и в психологии народа. Столько лет угнетения, крепостного права, когда мужика могли засечь насмерть…
— Вы мне эту демагогию из учебников для красных комиссаров бросьте!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127