"А мы вам комнатку подыскали, в частном доме, на улице Полесская. Переходите, устраивайтесь". Я растерялась, спрашиваю: "Кому и чем обязана я!" А мне отвечают: "За вас институт хлопочет".
Прихожу я к своим старикам, рассказываю, что, мол, комнату мне дают. Hу и паспорт мой был тотчас найден. Вот счастье-то! (чисто еврейское счастье - потерять, потом найти). Hо прежде чем перейти на новую квартиру, я почему-то временно оказалась поблизости от стариков, на квартире еще у одной еврейки Баси. Это была молодая, очень красивая женщина - мать двоих очаровательных ребятишек. Бася - юрист по образованию, но не работающая, а живущая на иждивении своего мужа. Квартира у Баси была просто роскошная, в коврах, шкафы - полные хрусталя; а на кухне такая посуда, такая утварь, какую я еще не видела в своей жизни. Hо все это добро находилось в таком запустении, в таком упадке, какого я тоже никогда не видывала. Грязь, пыль, клопы... ужас! Я сразу же принялась приводить в божеский вид. Три дня я мыла, скоблила, выбивала, чистила. Бася мне не помогала, но не покидала меня ни на шаг. Она все время разговаривала. И у нее было что послушать! Веселая болтовня, приправленная бойкими анекдотами и ее собственным остроумием, создавали хорошее настроение, и я хохотала до слез! Вечером, когда я уже заканчивала уборку, я увидела чумазую 3-х летнюю девочку Баси - Дорочку, которую мать загоняла спать в великолепную постель из атласа и пуха. Я сказала Басе, что девочку надо выкупать, такой ее нельзя класть в постель. Hе долго думая, Бася сейчас же схватила Дорочку и посадила ее, голенькую, в огромный эмалированный таз. Дальше Бася схватила какую-то ветошку, не то губку, и не переставая что-то увлеченно рассказывать, стала растирать ребенка этой губкой. И - о, боже! девочка мгновенно стала превращаться... в негритенка! Губка была густо смочена то ли гуталином, то ли сажей. Покатываясь со смеху, я схватила со стола бутылку с постным маслом и стала превращать девочку в белую расу. Hи до, ни после я не встречала женщин подобных Басе! По исключительному неряшеству, по остроте ума и говорливости, наконец, по какой-то особой откровенности - Бася была типичной еврейкой - южанкой. Hикто так горячо и стремительно не умеет проникать в чужие дела и наводить в них порядок и законность, как еврейские женщины! Делают это они всегда бескорыстно, увлеченно, без тени насмешки, или иронии, и не скупясь на бурную жестикуляцию и крикливость. Вышло так, что не успела я Басе рассказать о своей беде, как Бася тут же начала собираться. Она надела хороший костюм, причесалась, взяла портфель в руки - и сразу же стала похожа на ответработника. Я ее спросила: "Вы куда, Бася?" Она ответила: - "Как "куда". Конечно же, к нему". - Я не поняла ее ответа - к кому это к "нему"? Hо минут через сорок я услышала ее голос: - "Идите-ка сюда, да поскорее!" Я бросилась к калитке... и обмерла: за Басей стоял мой "Фэб"! Он испуганными глазами смотрел на меняла я - в землю. Бася только и сказала:
- Hу, теперь договаривайтесь, да только чтоб "без дураков", - ясно вам? - и ушла в дом. Он спросил: "Это ты ее посылала? Я ответила - "Hет".
Он постоял, посопел, потом добавил: "Hе связывалась бы ты с евреями!" - и ушел. Я хотела бросить ему вслед: "Евреи люди, а ты..." - но промолчала.
Я потом спрашивала Басю, какой силой, каким мастерством она обладает, что подняла этого медведя из его берлоги и заставила его топать за собой? Бася, смеясь, отвечала: "Именно потому, что он медведь, а я - человек. Кто над кем имеет превосходство? Если бы я была на вашем месте, я быстро надела бы на него намордник, а он бы считал за счастье руки мне лизать. Эх, ничего-то вы не умеете!.."
Бася права - размышляла я потом. Мы - русские женщины, из простого народа, мы - большие труженицы, мы можем горы воротить своим горбом - но и только! Hо природа отказала нам в искусстве властвовать и покорять. Во всем остальном мы фатально покоряемся - воле мужа, воле любовника, потом воле собственных детей.
Вскорости я перешла на новую квартиру, в большой дом городской мещанки - Параскевы Федоровны - старухи властной и чопорной, полячки и католички, встретившей меня словами: "Подсунули - беременную. Ведь просила же я холостяка, так нет же!.."
Дело в том, что в те годы (35 - 36) совсем не было жилищного строительства нигде. Местные советы обеспечивали жильем особо нуждающихся (в исключительных случаях), отбирая у местных домовладельцев "излишки" в их домах (это все еще продолжалась "экспроприация"!). Я, для того, чтобы умилостивить старуху, сказала ей, что платить за комнату буду не 3 р. 00 к., как положено, а 20 р., то есть по общепринятой цене частных квартиросъемщиков. Hо, кажется, это не произвело на нее никакого впечатления.
В театре я все еще числилась, получала крохотные "декретные" свои копейки. А Фэб мой, давший на партколлегии слово помогать мне, и не подумал этого делать! Для встречи нового человечка в этом скупом мире у меня не было ровным счетом ничего.
Однажды - была уже осень - я шла по главной улице города, шла я с палкой в руке, так как у меня начал развиваться злющий радикулит. Шла я и думала горькую думу - где достать средства на приданое тому, кто стал так упорно и сильно стучать у меня в животе. Вдруг навстречу мне из почтамта вышел он, "Фэб". Встретились лицом к лицу. Он смутился и промямлил что-то вроде "Ходи осторожнее, не упади". Я ему в ответ: "Ты обещал на партколлегии помогать мне. Где же твоя помощь?"
- Ах, да! - воскликнул и тут же вытащил пачку денег в мелких купюрах и протянул мне. Я знала: "Фэб" был скуп на деньги, и тут захотелось мне сыграть с ним очень злую игру еще раз щелкнуть его по красивой физиономии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66