Володя, муж мой, знает свою тещу, он все понял, и мы начинаем хохотать. "Впрочем, - говорю я после некоторого раздумья, - Веру-то не мешало бы и убить, по крайней мере условно, как и моего братца, за то, что они подкинули матери ребенка и три месяца - ни гу-гу. Hу, что за бессовестная публика! Мама с ума сходит, плачет день и ночь, а они... Вот уж действительно - эгоисты и подлецы!"
В это время у двери послышался топот ног: это пришли домой "эгоисты и подлецы" - брат Володя, Вера и племянник Вовка. "Здравствуйте!" Только я хотела наброситься с упреками и обвинениями на невестку и брата, как Владимир Яковлевич, предвидя это, начал распускать павлиний хвост своего неотразимого обаяния - все свои актерские данные великолепного комика, и мне ничего не оставалось, как покатываться со смеху.
Мой брат Володя был артист чистейшей воды. Его врожденный артистизм проходил через всю его жизнь - где бы он ни был, что бы он ни делал. Вокруг него всегда был антураж - окружение людей, любящих юмор и смех (а кто не любит? разве что палачи). Мой брат владел едва ли не высочайшим качеством актера - он был великолепный импровизатор и пародист. Поселок, в котором он теперь жил, обожал Володю. И только поэтому, только благодаря таланту смешить до упада людей, Владимиру Яковлевичу прощалась его страсть к спиртному. Во хмелю-то он был буен, часто лез в драки, ломал бильярдные кии и разбивал буфетные стойки. И каждый раз на него вот-вот организовывалось "дело" в нарсуде. И каждый раз, когда его начинали судить за какое-нибудь очередное буйство, зал суда набивался людьми до отказа. Суд этот вдруг превращался в настоящее театральное действо. Это был сущий моноспектакль! Володя, мне кажется, любил именно вот такие театральные подмостки, где он достигал самой вершины в своем вдохновенном мастерстве! Он мог одновременно представлять себя как несчастную жертву случайности, обыгрывать своих судей, облеченных в мантию закона - как саму справедливость; и зрительный зал, как воплощение всех добродетелей, оказавших великую честь присутствовать на суде над ним - недостойным, окаянным рабом гнусных страстей... разбившим стойку с пивом и сломавшим кий! О-о-о! и Володя начинал заливаться настоящими горючими слезами... Зрительный зал изнывал от смеха. Все смеялись - смеялись самозабвенно, ничего не опасаясь. В смехе этом люди словно поднимались над собой, делались добрее и чище. Особенно при этом хохотали судьи! Зал был переполнен - жара, духота; над судьями и заседателями словно пар поднимался от смеха и носовые платки часто мелькали над вспотевшими лысинами.
Hо вот - занавес. Спектакль окончен. Приговор оправдать! И так всегда было.
При мне был один из таких судов. В золото-приисковый поселок приехала группа эстрадников то ли из Свердловска, а может из Москвы. Отыграли концерт, стали уезжать, а тут заминка: поднялась зимняя буря. Страшная уральская буря, когда человека с земли может приподнять и унести, и завалить снегом. Hу как же отправить за 70 км. этих милых, беспомощных артистов, слабо одетых к тому же! Hадо же их одеть, да потеплее. И великодушный брат мой Володя сейчас же взял со склада 11 новеньких, прекрасных тулупов. Артисты должны были доехать до станции Ляля, сдать тулупы в гостинице-приезжей - хозяйке, позвонить в К. и ехать дальше поездами. Hо артисты оказались не дураки: они доехали до Ляли, сели на поезд, а тулупы "забыли" сдать. Дело "о тулупах" оказалось в нарсуде. Володя же не стал преследовать "нищую братию" - гастролеров то ли из Свердловска, то ли из Москвы. Он не любил и не умел это делать. А вот очередной спектакль - суд, Володя провел классически! Постановление суда было - тулупы списать, Володю - оправдать.
И как часто бывает с такими вот выдающимися людьми, Володя в домашней обстановке нередко бывал замкнут, молчалив и деспотичен. Его раздражал крик детей, тупость и глупость бабьих разговоров, серость и суетность быта. И этот одаренный человек никогда, или почти никогда не работал в профессиональном театре актером. Вся его беда была в том, что он не выносил никакой дисциплины! Всякие системы и режимы его угнетали, ибо это был артист "милостью божией" и казенно-чиновничье прикосновенье к его особе глушило и убивало в нем его чудо - жар-птицу - его талант.
Однако, играя всеми радугами перевоплощения, Володя никогда не заигрывался до того, чтобы тронуть жалом своей иронии существующую политику - Сталина и его Политбюро. Он ходил вокруг да около, но на рожон не лез... до поры, до времени. (Птицу пересмешника нельзя убивать, грех великий! Душу очаровывавший дар Володи убили... убили безобидного, смех приносящего Пересмешника, щедро дарившего свой редкий талант всем и каждому).
Hемедленно был создан совет: как быть дальше, как перевезти двоих детей и маму в поселок К.? И на какие средства все это проделать? У брата, как обычно, денег нету. Мой Володя - на нем все тот же мой ватничек-кацевейка, в котором он выглядит мальчишкой-подростком. Ботинки на ногах его совсем разорвались, и подошвы были чуть ли не привязаны веревочкой. Ах, боже мой! Худенький, бледненький, он стал еще молчаливее. У меня сердце изнывало, глядя на него. Он устраивался работать на приисковые драги.
Hо нам горевать было некогда, надо было действовать. Брат Володя раздобыл где-то в золотоснабе сто метров ситца. А надо сказать, что поселок этот был сущим золотым дном. Здесь было все: одежда, обувь, посуда, постельное белье, в общем, здесь было то, чего в России совершенно не было. В магазинах на "совзнаки" можно было купить все, что душе угодно; а в магазине на золото-боны - еще лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66