Норман СПИНРАД
КАК ВСЕ НАЧИНАЛОСЬ


Как-то утром, не найдя себе более подходящего занятия, я отправился
навестить своего двоюродного братца Таракана. Таракан жил на Восточном
склоне горы в одной из кишащих ящерицами пещер. Таракан не охотился на
медведей и не выращивал зерновые. Он целыми днями швырял комочки
медвежьего жира, бизоний кизяк и протухшие фрукты о стену своей пещеры.
Таракан говорил, что он - Художник. Причем произносил слово Художник
с заглавной буквы (хотя письменность пока еще не изобрели).
Каким бы невероятным это ни показалось, но у Таракана была женщина.
Правда, самая страшная из всех, что живут на горе. Она целыми днями
валялась на грязнущем полу Таракановой пещеры и смотрела на засохшие пятна
медвежьего жира, заплесневелый кизяк и гнилые фрукты, прилепившиеся к
стенам.
Она говорила, что сие есть выражение Тараканьей Души. Очень большой
души.
Но уж очень вонючей.
Едва успев подойти к входу пещеры братца, я почувствовал запах едкого
дыма. И точно - всю пещеру окутывал дым. А в самом центре сидели Таракан и
его женщина. Они подожгли большую кучу сучьев и теперь вдыхали чад.
- Что вы делаете? - поинтересовался я.
- Балдеем, детка, - ответил Таракан. - Последнее изобретение.
- А что это значит-то?
- Вот видишь кучу сучьев, а? Сперва ее поджигаешь, а потом нюхаешь
дым.
Я почесал в затылке, неумышленно раздавив нескольких любимых блох.
- А зачем?
- Ощущение, будто ты взлетаешь.
- Ты что-то не дальше от земли, чем я, - заметил я. - К тому же, еще
и коротышка.
Таракан с отвращением фыркнул.
- Не твоего ума дело, парень, - сказал он. - Сие - лишь для
Художников, Философов и Метафизиков (хотя Философов с Метафизиками тоже
еще не изобрели). Взгляни-ка, вот моя последняя новинка!
К ближней стене пещеры прилип здоровенный комок медвежьего жира, в
центр которого попал кусок бизоньей "лепешки". А все это добро было
окружено красно-зелено-коричневой гнилью фруктов. Пахло произведение еще
хуже, чем выглядело.
- Э-э... интересно... - промямлил я.
- Шедевр, детка, - гордо сообщил Таракан. - Я назвал его: "Душа
Человека"!
- Э-э... "Туша Человека"? Подходяще...
- Нет-нет! Душа, не туша!
- Но, Таракан, ведь произношение по буквам еще не изобрели.
- Извини, забыл.
- Но так или иначе, - стараясь его приободрить, согласился я, -
выглядит все равно Мастерски (что бы там оно ни значило).
- Спасибо детка, - хмуро произнес Таракан.
- В чем дело. Таракан? - поинтересовался я, ибо выглядел он
действительно скверно.
- Целую неделю мы ничегошеньки не ели.
- Так отчего ж ты не вышел и не убил медведя или кого-нибудь там еще?
- удивился я.
- Я не имею права терять времени на охоту, - с негодованием
воскликнул Таракан. - Я живу ради Искусства!
- Скорее всего, ты умрешь ради Искусства, - ответил я.
- К тому же, - очень слабым голосом добавил Таракан, - я довольно
скверный охотник. Я погиб бы с голоду, даже если бы днями напролет
выслеживал медведя. А, скорее, сам медведь настиг бы меня. Так что, по
крайней мере, сейчас я голодаю по Здравомыслию.
Должен признать, звучало разумно. Таракан, во-первых, ужасно
близорук, а, во-вторых, поразительно тощ. Всего девяносто фунтов хилизны.
- Ммммммм... - заметил я.
- Ммммммм - что? - полюбопытствовал Таракан.
- Ну, ты ведь знаешь старика Муравьеда? Он вообще не способен
охотиться. Поэтому изготовляет наконечники для копий и меняет их на
медведей. Может, и ты бы...
- Влезать в бизнес? - завопил Таракан. - Заделаться буржуа? Прекрати,
пожалуйста! Я - Художник.
И неуверенно добавил:
- И кроме того, я же не умею делать наконечники для копий.
- Ммммммм...
- Ммммммм...
- Знаю! - воскликнул я. - Ты будешь продавать свои творения.
- Остынь, детка, - сказал Таракан. - С чего вдруг кто-то захочет
менять еду на живопись?
- Ну потому... э-э... а...
- Полагаю, мне придется умереть с голоду.
- Постой-ка, - пришло мне в голову. - А если я уговорю кого-нибудь
поменять пищу на твое художество, отдашь ли ты мне часть еды, ну, скажем,
одного медведя из каждых десяти?
- Будь спок! - заверил Таракан: - Я-то что здесь теряю?
- Тогда по рукам?
- По рукам, приятель.
Так я изобрел Десятипроцентное Отчисление.
Потом я отправился навестить Павлина. Его пещера - вся заваленная
крашенными в розовый цвет лосиными шкурами, чучелами броненосцев,
засушенными пурпурными вьюнками, - считалась самой изысканной на горе. По
какой-то неведомой мне причине, женщины самых подкаблучных мужчин давали
Павлину медведей за то, чтобы он устроил подобное и в их жилищах.
Павлин и сам-то был довольно странным типом. Одевался он в плотно
облегающую тело шкуру саблезубого тигра, выкрашенную в ярко голубой цвет.
- Приветик, сладенький мой, - поздоровался Павлин, когда я зашел в
его пещеру.
- Здорово, Павлин, - смущенно ответил я. - Слыхал про Таракана?
- Таракана? - взвизгнул Павлин. - Тот грязный, грязный мужик? Тот
самый битник в поистине омерзительной пещере?
- Точно, он, - согласился я. - Художник Таракан. Очень хороший
Художник, знаешь ли.
- Ну и что ты скажешь про это ужасное, ужасное существо?
- Видишь ли, твой приятель Какаду...
- Ну пожалуйста, миленький! - опять завизжал Павлин. - Не упоминай
при мне эту скотину Какаду! Мы с Какаду разошлись. Не понимаю, что такого
я в нем находил! Он просто отвратительный мясник!
1 2