Ц А Ц уколы? Очень болезненно? Костоглотов тоже дознавался:
Ц Людмила Афанасьевна! А сколько мне ещё сеансов?
Ц Этого сейчас нельзя посчитать.
Ц Ну, всё-таки. Когда примерно вы меня выпишете?
Ц Что??? Ц Она подняла голову от истории болезни. Ц О чём вы меня спросил
и??
Ц Когда вы меня выпишете? -так же уверенно повторил Костоглотов. Он обня
л колени руками и имел независимый вид.
Никакого любования отличником не осталось во взгляде Донцовой. Был труд
ный пациент с закоренело-упрямым выражением лица.
Ц Я вас только начинаю лечить! Ц осадила она его. Ц Начинаю с завтрашне
го дня. А это всё была лёгкая пристрелка. Но Костоглотов не пригнулся.
Ц Людмила Афанасьевна, я хотел бы немного объясниться. Я понимаю, что я е
щё не излечен, но я не претендую на полное излечение.
Ну, выдались больные! Ц один лучше другого. Людмила Афанасьевна насупил
ась, вот когда она сердилась:
Ц Что вообще вы говорите? Вы Ц нормальный человек или нет?
Ц Людмила Афанасьевна, -спокойно отвёл Костоглотов большой рукой, -диск
уссия о нормальности и ненормальности современного человека завела бы
нас очень далеко... Я сердечно вам благодарен, что вы меня привели в такое п
риятное состояние. Теперь я хочу в нём немножечко пожить. А что будет от да
льнейшего лечения Ц я не знаю. Ц По мере того, как он это говорил, у Людмил
ы Афанасьевны выворачивалась в нетерпении и возмущении нижняя губа. У Га
нгарт задёргались брови, глаза её переходили с одного на другую, ей хотел
ось вмешаться и смягчить. Олимпиада Владиславовна смотрела на бунтаря н
адменно. Ц Одним словом, я не хотел бы платить слишком большую цену сейча
с за надежду пожить когда-нибудь. Я хочу положиться на защитные силы орга
низма...
Ц Вы со своими защитными силами организма к нам в клинику на четвереньк
ах приползли! Ц резко отповедала Донцова и поднялась с его кровати. Ц В
ы даже не понимаете, чем вы играете! Я с вами и разговаривать не буду!
Она взмахнула рукой по-мужски и отвернулась к Азовкину, но Костоглотов с
подтянутыми по одеялу коленями смотрел непримиримо, как чёрный пёс:
Ц А я, Людмила Афанасьевна, прошу вас поговорить! Вас, может быть, интерес
ует эксперимент, чем это кончится, а мне хочется пожить покойно. Хоть годи
к. Вот и все.
Ц Хорошо, Ц бросила Донцова через плечо. Ц Вас вызовут. Раздосадованн
ая, она смотрела на Азовкина, ещё никак не переключаясь на новый голос и но
вое лицо.
Азовкин не вставал. Он сидел, держась за живот. Он поднял только голову нав
стречу врачам. Его губы не были сведены в один рот, а каждая губа выражала
своё отдельное страдание. В его глазах не было никакого чувства, кроме мо
льбы Ц мольбы к глухим о помощи.
Ц Ну, что, Коля? Ну как? Ц Людмила Афанасьевна обняла его с плеча на плечо.

Ц Пло-хо, Ц ответил он тихо, одним ртом, стараясь не выталкивать грудью в
оздух, потому что всякий толчок лёгкими сразу же отдавался к животу на оп
ухоль.
Полгода назад он шёл с лопатой через плечо во главе комсомольского воскр
есника и пел во всю глотку Ц а сейчас даже о боли своей не мог рассказать
громче шёпота.
Ц Ну, давай, Коля, вместе подумаем, Ц так же тихо говорила Донцова. Ц Мож
ет быть, ты устал от лечения? Может быть, тебе больничная обстановка надое
ла? Надоела?
Ц Да...
Ц Ты ведь здешний. Может, дома отдохнёшь? Хочешь?... Выпишем тебя на месяц н
а полтора?
Ц А потом... примете?...
Ц Ну, конечно, примем. Ты ж теперь наш. Отдохнёшь от уколов. Вместо этого ку
пишь в аптеке лекарство и будешь класть под язык три раза в день.
Ц Синэстрол?...
Ц Да.
Донцова и Гангарт не знали: все эти месяцы Азовкин фанатично вымаливал у
каждой заступающей сестры, у каждого ночного дежурного врача лишнее сно
творное, лишнее болеутоляющее, всякий лишний порошок и таблетку кроме те
х, которыми его кормили и кололи по назначению. Этим запасом лекарств, наб
итой матерчатой сумочкой, Азовкин готовил себе спасение вот на этот день
, когда врачи откажутся от него.
Ц Отдохнуть тебе надо, Коленька... Отдохнуть... Было очень тихо в палате, и т
ем слышней, как Русанов вздохнул, выдвинул голову из рук и объявил:
Ц Я уступаю, доктор. Колите!


5

Как это называется? Ц расстроена? угнетена? Ц какой-то невидимый, но пло
тный тяжёлый туман входит в грудь, а все наше облегает и сдавливает к сере
дине. И мы чувствуем только это сжатие, эту муть, не сразу даже понимаем, чт
о именно нас так утеснило.
Вот это чувствовала Вера Корнильевна, кончая обход и спускаясь вместе с
Донцовой по лестнице. Ей было очень нехорошо.
В таких случаях помогает вслушаться и разобраться: отчего это всё? И выст
авить что-то в заслон.
Вот что было: была боязнь за мамуЦ так звали между собой Людмилу Афанась
евну три её ординатора-лучевика. Мамой она приходилась им и по возрасту
Ц им всем близ тридцати, а ей под пятьдесят; и по тому особенному рвению, с
которым натаскивала их на работу: она сама была старательна до въедливос
ти и хотела, чтоб ту же старательность и въедливость усвоили все три "доче
ри"; она была из последних, ещё охватывающих и рентгенодиагностику и рент
генотерапию, и вопреки направлению времени и дроблению знаний, добивала
сь, чтоб её ординаторы тоже удержали обе. Не было секрета, который она таил
а бы для себя и не поделилась. И когда Вера Гангарт то в одном, то в другом ок
азывалась живей и острей её, то "мама" только радовалась. Вера работала у н
её уже восемь лет, от самого института Ц и вся сила, которую она в себе теп
ерь чувствовала, сила вытягивать умоляющих людей из запахнувшей их смер
ти, Ц вся произошла от Людмилы Афанасьевны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25