Правда, страни
цы он переворачивал так редко, что можно было подумать Ц дремлет с книго
й.
А Азовкин все так же мучился, как и вчера. Он может быть и совсем не спал. По
подоконнику и тумбочке были разбросаны его вещи, постель вся сбита. Лоб и
виски его пробивала испарина, по жёлтому лицу переходили все те искорчин
ы болей, которые он ощущал внутри. То он становился на пол, локтями упиралс
я в кровать и стоял так, согнутый. То брался обеими руками за живот и склад
ывался в животе. Он уже много дней в комнате не отвечал на вопросы, ничего
о себе не говорил. Речь он тратил только на выпрашивание лишних лекарств
у сестёр и врачей. И когда приходили к нему на свидание домашние, он посыла
л их покупать ещё этих лекарств, какие видел здесь.
За окном был пасмурный, безветренный, бесцветный день. Костоглотов, верн
увшись с утреннего рентгена и не спросясь Павла Николаевича, отворил над
собой форточку, и оттуда тянуло сыроватым, правда не холодным.
Опасаясь простудить опухоль, Павел Николаевич обмотал шею и отсел к стен
е. Какие-то тупые все, покорные, полубревна! Кроме Азовкина здесь, видимо, н
икто не страдает по-настоящему. Как сказал, кажется, Горький, только тот д
остоин свободы, кто за неё идёт на бой. Так Ц и выздоровления. Павел-то Ник
олаевич уже предпринял утром решительные шаги. Едва открылась регистра
тура, он пошёл позвонить домой и сообщил жене ночное решение: через все ка
налы добиваться направления в Москву, а здесь не рисковать, себя не губит
ь. Капа Ц пробивная, она уже действует. Конечно, это было малодушие: испуг
аться опухоли и лечь сюда. Ведь это только кому сказать Ц с трёх часов вче
рашнего дня никто даже не пришёл пощупать Ц растёт ли его опухоль. Никто
не дал лекарства. Повесили температурный листок для дураков. Не-ет, лечеб
ные учреждения у нас ещё надо подтягивать и подтягивать.
Наконец, появились врачи, Ц но опять не вошли в комнату: остановились там
, за дверью, и изрядно постояли около Сибгатова. Он открывал спину и показы
вал им. (Тем временем Костоглотов спрятал свою книгу под матрас.)
Но вот вошли и в палату Ц доктор Донцова, доктор Гангарт и осанистая седа
я сестра с блокнотом в руках и полотенцем на локте. Вход нескольких сразу
белых халатов вызывает всегда прилив внимания, страха и надежды Ц и тем
сильней все три чувства, чем белее халаты и шапочки, чем строже лица. Тут с
троже и торжественней всех держалась сестра, Олимпиада Владиславовна: д
ля неё обход был как для дьякона богослужение. Это была та сестра, для кото
рой врачи Ц выше простых людей, которая знает, что врачи все понимают, ник
огда не ошибаются, не дают неверных назначений. И всякое назначение она в
писывает в свой блокнот с ощущением почти счастья, как молодые сестры уж
е не делают.
Однако, и войдя в палату, врачи не поспешили к койке Русанова! Людмила Афан
асьевна Ц крупная женщина с простыми крупными чертами лица, с уже пепел
истыми, но стрижеными и подвитыми волосами, сказала общее негромкое "здр
авствуйте", и у первой же койки, около Дёмы, остановилась, изучающе глядя н
а него.
Ц Что читаешь, Дёма?
(Не могла найти вопроса поумней! В служебное время!) По привычке многих, Дё
ма не назвал, а вывернул и показал голубоватую поблекшую обложку журнала
. Донцова сощурилась.
Ц Ой, старый какой, позапрошлого года. Зачем?
Ц Здесь статья интересная, Ц значительно сказал Дёма.
Ц О чём же?
Ц Об искренности! Ц ещё выразительней ответил он. Ц О том, что литерату
ра без искренности...
Он спускал больную ногу на пол, но Людмила Афанасьевна быстро его предуп
редила:
Ц Не надо! Закати.
Он закатил штанину, она присела на его кровать и осторожно издали, нескол
ькими пальцами стала прощупывать ногу.
Вера Корнильевна, позади неё опершись о кроватную спинку и глядя ей чере
з плечо, сказала негромко:
Ц Пятнадцать сеансов, три тысячи "эр".
Ц Здесь больно?
Ц Больно.
Ц А здесь?
Ц Ещё и дальше больно.
Ц А почему ж молчишь? Герой какой! Ты мне говори, откуда больно.
Она медленно выщупывала границы.
Ц А само болит? Ночью?
На чистом Демином лице ещё не росло ни волоска. Но постоянно-напряжённое
выражение очень взрослило его.
Ц И день и ночь грызёт.
Людмила Афанасьевна переглянулась с Гангарт.
Ц Ну всё-таки, как ты замечаешь Ц за это время стало сильней грызть или с
лабей?
Ц Не знаю. Может, немного полегче. А может Ц кажется.
Ц Кровь, Ц попросила Людмила Афанасьевна, и Гангарт уже протягивала ей
историю болезни. Людмила Афанасьевна почитала, посмотрела на мальчика.

Ц Аппетит есть?
Ц Я всю жизнь ем с удовольствием, Ц ответил Дёма с важностью.
Ц Он стал у нас получать дополнительное, Ц голосом няни нараспев ласко
во вставила Вера Корнильевна и улыбнулась Дёме. И он ей. Ц Трансфузия? Ц
тут же тихо отрывисто спросила Гангарт у Донцовой, беря назад историю бо
лезни.
Ц Да. Так что ж, Дёма? Ц Людмила Афанасьевна изучающе смотрела на него оп
ять. Ц Рентген продолжим?
Ц Конечно, продолжим! Ц осветился мальчик.
И благодарно смотрел на неё.
Он так понимал, что это Ц вместо операции. И ему казалось, что Донцова тож
е так понимает. (А Донцова-то понимала, что прежде чем оперировать саркому
кости, надо подавить её активность рентгеном и тем предотвратить метаст
азы.)
Егенбердиев уже давно приготовился, насторожился и, как только Людмила А
фанасьевна встала с соседней койки, поднялся в рост в проходе, выпятил гр
удь и стоял по-солдатски.
Донцова улыбнулась ему, приблизилась к его губе и рассматривала струп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25