Помню,
отчетливо помню, как ты перелистывал страницы: мы не дыша глядели на тебя,
а у тебя были отсутствующие глаза, ты смотрел в журнал, а думал о другом.
И что ты сказал потом? Я ждала, Эдик ждал, что скажешь единственно
разумное: да, цифры нехороши, но надо их досконально проверить, не будем
пока принимать других решений. И если бы ты сказал так, то не было бы
никакой ссоры, ни мне, ни Эдуарду не пришлось бы уходить из лаборатории. Я
обвиняю тебя, что ты давно хотел нашего ухода и думал только об этом,
когда притворялся, что оцениваешь записи в журнале. И ты нанес свой
безошибочный удар. Ты объявил, что константа Тэта преувеличена в сто раз!
И мы с Эдуардом покинули лабораторию.
Адель минуту помолчала, она задыхалась от негодования. Справившись с
дыханием, она продолжала:
- Коварный замысел отстранить двух нежеланных товарищей удался. Но
это лишь часть замысла. Надо довершать задуманное - отстранить и самого
Кондрата. До меня доходили сообщения, как вы оба ведете себя в
лаборатории. Кондрат страдал, ты оставался безмятежно спокойным. Он
начинал что-то новое, пытался обойти по кривой неудачу с константой. Ты
наблюдал за Кондратом, но и не думал помочь, тебя не устраивал успех его
новых начинаний. А потом ты увидел, что Кондрат встал на правильный путь,
но путь опасен, новые эксперименты могут вызвать аварию. И ты подстроил
новый скандал: поссорился с Кондратом, ушел из лаборатории, взвалил на
Кондрата непосильную для него заботу - твой ротоновый генератор. Финал был
неизбежен: один Кондрат не справился с новыми экспериментами - и погиб!
Я все же набрался сил промолчать. Мое молчание убеждало ее в моем
бессилии. Она взвинчивала себя все больше.
- Ты долго держался в стороне, - говорила она, - но гибель Кондрата
открыла тебе дорогу. Ты убрал все препятствия к единоличному торжеству, ты
возвратился в лабораторию. Глупости, что было настояние Ларра и Сомова.
Для дополнительных расследований надо приглашать нас всех, не одного тебя.
Нет, ты вернулся один. Не расследовать трагедию, а восстановить
лабораторию! Для себя одного восстановить, только для себя. Мы с Эдуардом
ждали весточки, ждали вызова. И, как видишь, не дождались - пришли сами. И
требуем ответа: что ты здесь делаешь? Почему отстраняешь нас?
Я сказал холодно:
- И на этот вопрос ответа не будет.
Эдуард решил, что пора и ему вмешаться:
- Мартын, прекрати! Мы имеем право спрашивать, ты обязан отвечать.
Лаборатория ротоновой энергии - наше общее детище. Разговор служебный, а
не личный.
- Именно потому, что служебный, а не личный, я не хочу вести его.
Если недовольны, обратитесь к Сомову. Служебными делами занимается он.
Адели почудилось, что она обнаружила во мне слабину. Она отошла от
окна, приблизилась к столу. Эдуард поспешно вскочил, он подумал, что она
хочет меня ударить. Но она с ненавистью проговорила:
- Вот как, служебные разговоры не ведешь! А личные? Может быть,
скажешь, как бывший друг Эдуарда и мой и как мой бывший неудачливый
поклонник?.. Что лично, что неслужебно думаешь о нас?
Она и отдаленно не подозревала, какое принесла мне облегчение,
предложив перейти от служебных отношений к личным.
- Об Эдуарде мне нечего говорить. Он молчал. Не знаю, что означало
его молчание - полное ли согласие с тобой или осуждение твоей ярости. Но
тебе могу сказать, как твой бывший друг, как твой бывший поклонник, как
человек, радующийся, что ему не выпала тяжкая доля быть твоим мужем.
Кондрат в раздражении обругал тебя дурой. Ты не дура, конечно. Ты умна, ты
знающа, очень талантлива. Для тебя надо искать другие характеристики,
брань не подойдет. Я слушал тебя и думал, кто же ты, - и понял! Раньше
были такие понятия: мещане, обыватели, филистеры. Сейчас нет обывателей,
нет мещан, никто свои мелкие житейские интересы не превращает в способ
всеобщей оценки, не делает свое маленькое удобство центром мироустройства.
Но исключения попадаются. Ты такое исключение. Ты мещанка в мире, где нет
мещан. И все, что ты говорила мне, - мещанские мысли, мещанские чувства.
Больше ничего не скажу, чтоб не выйти из круга личных отношений.
Она порывисто подошла к Эдуарду.
- Эдик, уйдем. Нас вторично изгоняют из этой лаборатории.
Он все же на прощание кивнул мне. До него что-то дошло, чего она не
была способна понять.

21

Лишь минуту я отвел себе, чтобы успокоиться, - удивленно улыбался,
пожимал плечами. Еще несколько дней назад такой разговор надолго выбил бы
меня из душевной устойчивости. Не хочу лгать: было неприятно, что не могу
ответить на острые вопросы, было стыдно, что нужно что-то скрывать, но и
все! Гнев Адели, ее возмущение не трогали меня, бурный поток ее эмоций
мчался стороной - принимать это близко к сердцу не хотелось. Хотелось
одного: чтобы они поскорей ушли и можно было забыть об их приходе. Они
ушли, и я забыл, что они только что были.
Вероятно, глубоко коснулось меня лишь то, что Адель говорила о новых
экспериментах Кондрата, когда он остался вдвоем со мной. Она знала, что он
ставил эти новые эксперименты, знала, что в них что-то важное, может быть,
решающее. И она связала их с попыткой преодолеть неудачу определения Тэты.
Она уловила важность новых опытов, но не разобралась в них. Опыты не могли
исправить ошибку, ибо не было ошибки, они совершались для чего-то другого.
И еще не знала Адель: что и в моей программе расследования я уперся в эти
новые опыты и уже предвижу в них разгадку трагедии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49