Но он с тобой поделится, не расстраивайся!
Решительно не понимаю, почему она так взъелась на запись разговора.
Во всем, что она потом говорила, не было и слова, запретного для записи, -
ни брани, ни оскорблений. И она с блеском демонстрировала в почти часовой
речи лучшее, чем обладала: свою логику. Речь была построена совершенно и
прозвучала бы абсолютно убедительно, если бы не один изъян:
безукоризненное логическое здание было выстроено на фальшивом фундаменте.
И этого одного - что она исходит из ложных посылок - я объяснить не мог,
именно это надо было скрывать. Я молчал и слушал. Она все больше
воспламенялась от своих слов, а я молчал и слушал.
- Я уже давно заметила твое странное отношение к нашим исследованиям,
- так она начала. - Ты первый нашел, что ротоновые ливни из вакуума
способны менять микропространство в атомном ядре, и этим указал реальный
путь к овладению новой формой энергии. Как бы вел себя нормальный человек
- я, Эдик, сам Кондрат, наконец, - совершив такое открытие? Безмерно бы
гордился собой, ликовал, торопил эксперименты. А как вел себя ты, Мартын?
Даже не радовался - хмурился, а не сиял. Один среди нас впал в неверие! И
когда поставил в университетской лаборатории опыты с ротонами, вспомни,
как они шли. Плохо шли, ничего не получалось! И если бы Эдуард не устроил
нам приглашения в Объединенный институт, никто бы не узнал о твоей
замечательной находке. Ты мешал самому себе, так странно, так удивительно
странно ты вел себя!
А что было потом, в стенах Объединенного института? Вспомни, что было
потом? А не хочешь вспоминать, мы напомним. Та же загадочная холодность.
То же необъяснимое нежелание успеха. Кондрат горел. Эдик и я были полны
энтузиазма, а ты? Трудолюбиво выполнял задание - и только, Мартын, и
только! А когда мы радовались, что вот уже не за горами признание и слава,
ты молчаливо усмехался. Ты не видел своей усмешки, но мы видели -
недоверчивую, почти недоброжелательную. Мы думали тогда: ты такой -
ироник, скептик, да и не честолюбив, что с тебя взять. А ты - другой, не
тот, каким видим тебя, каким видел тебя Кондрат, вообразивший в тебе все
человеческие совершенства и благородства.
Одна я смутилась, когда ты отпустил Эдуарда, - говорила Адель. - Ну,
не отпустил, отпускал Кондрат, но разве не ты заверил, что временно
обойдемся без Эдуарда? И объявил это перед пуском ротонового генератора.
Никто из нас троих не знал, что пуск - вот-вот, а ты знал и скрыл, чтобы
Эдуард успел уехать. Зачем ты так поступил? Да, все верно, Эдуард был в
смятении, надо было успокоить нервы, но ведь никто не мог гарантировать
тогда, что генератор сразу пойдет. И ты отпускаешь его в такую минуту!
Каждый отчаянно нужен, каждая пара рук, каждая голова, а ты отпускаешь
Эдуарда! Как это понять? Равнодушие к делу, так объяснил себе Кондрат твой
поступок и поссорился с тобой, а я вас мирила. Разве не так? А ведь было
не равнодушие, было гораздо хуже! Так те дни видятся сегодня, только
Кондрат не проник тогда в твои тайные цели, и очень жаль, что не проник!
И мне была темна твоя душа, - продолжала Адель. - Я нашла простое
объяснение - ты завистлив. Ты ловко обеспечил уход Эдуарда, чтобы было
меньше претендентов на славу. Маленькое тщеславие маленького человечка,
таким ты мне вообразился. Я говорила это Кондрату, он возмущался, он
считал тебя чуть ли не научным титаном, не раз повторял мне, как счастлив,
что довелось работать с тобой. А как тебя ценил Эдуард! Он говорил, что
ставит тебя наравне с Кондратом, даже выше. Да, я ошибалась тогда, ты не
маленький человечек, Мартын, ты крупная личность, но крупный не той
величиной, какую тебе приписывали. В тебе не дружба, а
недоброжелательство, ты мастер зла, вот твоя натура!
По-настоящему я поняла тебя после возвращения Эдуарда. Все сразу
пошло по-другому. Нет, внешне ты не переменился, ты умело таишь
сокровенные помыслы. Но Кондрат стал иным. И утверждаю - под твоим
воздействием! Вспомни, так хорошо шла работа, но вернулся Эдуард, и
одолели неполадки. Не он вызывал их, но неполадки были связаны с его
появлением. Эдуард был нежелателен тебе и Кондрату - вот причина того, что
эксперименты залихорадило. А вскоре стала нежеланна и я. Я сказала "тебе и
Кондрату", поправляюсь: тебе, а от этого и Кондрату. Ты стал его злым
гением. Ты одолел его духовно, он глядел на мир твоими глазами. Он не
раскрыл главного в тебе - твоего двуличия. Я однажды сказала Кондрату, что
в тебе скрытое недоброжелательство, ты хотел меня в жены, а я отказалась,
и ты не простил ни мне, ни Кондрату, что я отвергла тебя ради него.
Кондрат обругал меня дурой, больше месяца мы разговаривали с ним только в
лаборатории, а дома молчали и отворачивались один от другого.
А затем возникла проблема константы Тэта. Яд сомнения, впрыснутый
тобой в Кондрата, дал результат. Кондрат стал выискивать причины неполадок
не в твоих ротонах, а в своей идее. Уверена, что он в те дни потерял
способность хладнокровной оценки экспериментов. А каким он стал
невозможным для общения! Он избегал меня, старался не встречаться с
Эдуардом, лишь с тобой как-то держался. Тот свод экспериментов в журнале,
показанный нам, был актом отчаяния. Кондрат когда-то невольно
акцентировался на удачных данных, теперь, расстроенный, акцентировал
данные плохие. Но окончательную оценку он предоставил тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49