Мой шифр оставался в действии
- может быть, Кондрат ожидал, что я одумаюсь и прощу безобразную сцену. С
Аделью и Эдуардом было по-иному, он чувствовал облегчение, когда они ушли,
даже намека на раскаяние я в нем не заметил.
Запретив себе звать Адель, я погрузился в расчеты, какие она могла
сделать куда лучше меня. Я повторил ее прежнее вычисления, искал
математический просчет, прикрытым внешней аккуратностью. Я делал ту же
работу, что и она, но делал независимо, даже отказался от параллельной
сверки результатов. Тетрадь с расчетами Адели лежала на столе, я запретил
себе раскрывать ее, пока все не закончу. И вычислял я иначе, чем Адель.
Профессиональные вычислители имеют свои приемы, они что-то упрощают, через
какие-то ступеньки перепрыгивают. Мастерство Адели слагалось из множества
отступлений от школьных правил, одно из таких отступлений и могло породить
неприметную ошибку, ставшую в конечном итоге роковой. Так я думал,
возобновляя давно проделанную работу, и, в отличие от Адели, не позволял
себе ни малейшего нарушения норм.
Когда я сравнивал, что получилось у меня, с тем, что было у Адели,
меня охватило новое чувство к ней. Я всегда уважал ее дарование
вычислителя, ее профессиональное мастерство. Теперь уважение превратилось
в восхищение. Я был растроган, так все оказалось изящно и безошибочно в
каждой странице формул и цифр. Конечно, уважение и восхищение - чувства
деловые, они сопровождают профессиональную оценку профессионального
умения, а растроганность из иной области - это чувство не корректное. Но я
ничего не мог поделать. Когда-то я был влюблен в Адель, но никогда по
достоинству не принимал ее как ученого, так мне увиделось ныне.
- Ошибка не связана с работой Адели, - сказал я для записи
мыслеграфа. - Кондрат правильно говорил, что Адель ни в чем не погрешила.
Теперь - константа Тэта. В ней корень зла. Восстановить утраченные
страницы 123-134 и проанализировать их содержание.
Утраченные страницы возобновились в моей памяти так ясно, словно
лежали на столе и я рассматривал их, а не вспоминал. Я мысленно
перелистывал их, всматривался в формулы и цифры. Мыслеграф закреплял на
пленке все, что восстанавливала мысль. Отныне, вызывая на экран
изображение, я смогу уже не тратить на каждую страницу мыслительных
усилий. Меня снова и снова охватывало ощущение, с каким я тогда, под
сумрачным взглядом Кондрата, под полными отчаяния и надежды взглядами
Адели и Эдуарда, старался вдуматься в эти страницы. Они были убийственно
неопровержимы: константа Тэта, определяющая микророждение пространства при
облучении ядра ротонами, эта открытая Кондратом новая мировая константа
ровно на два порядка, ровно в сто раз меньше, чем мы рассчитывали.
Возобновившиеся в моей памяти страницы обладали какой-то магической силой,
они заставляли верить в себя.
Но сейчас, в отличие от того дня, когда я впервые вглядывался в эти
страницы, я заранее знал, что в них таится путаница, не исключен и обман.
И твердил себе: только обман, только стыд, что понадобилось нас обмануть,
мог заставить Кондрата вырвать эти страницы из журнала. Я ставил перед
собой вопросы и отвечал на них, я спорил сам с собой.
"Не могло ли произойти так, что Кондрат сам обманулся, а потом сам же
обнаружил свою ошибку и в ярости уничтожил следы самообмана?"
"Нет, не могло, Кондрат бросился бы к нам, увидев самообман, он снова
призвал бы нас троих в лабораторию, он ликовал бы, что путь к успеху
по-прежнему реален. Вот так бы он поступил. Этого не было-вспомни!"
"Но все данные так дьявольски доказательны. Вот я снова вглядываюсь в
уже не существующие страницы..."
"Их несуществование и доказывает их недоказательность. И еще одно: не
подозрительно ли само по себе абсолютное правдоподобие данных? Хоть бы
щелочка для сомнения! Хоть бы признак неточности! Нет, все рассчитано -
оглушить неожиданным набором доказательств, но не дать по-настоящему
разобраться. Если бы Адель с Эдуардом остались, если бы тебе не пришлось
уйти, такая проверка неизбежно бы совершилась и обман или самообман столь
же неизбежно раскрылся бы".
- Значит, так, - вслух приказал я себе. - Ты с напряжением вспоминал
утраченные страницы журнала. Теперь забудь их, они не должны
возобновляться в твоем мозгу. И проделай такую же работу, как с
вычислениями Адели. Восстановив все, что Кондрат вносил на изъятые
страницы. Сам определи истинное значение Тэта по его экспериментам. Так ты
записал в первом пункте своей новой программы поисков. Выполняй!
Была ночь. Отключив мыслеграф, я пошел домой.

20

Не помню, какой был день расследования - пятый или шестой. И какая
была в тот день погода, тоже не помню, хотя мне всегда было небезразлично,
что там, за окном: дождь или солнце, ветер или тишина, тепло или холод.
Внешний мир отстранился от меня, я допрашивал показания приборов,
программы компьютеров, энергетические выдачи установки, перелистывал ленты
самописцев, вдумывался в команды исполнительных механизмов...
И когда и этот труд был завершен, я некоторое время молча смотрел на
результат. Ошибки в первоначальном определении Тэта не существовало. Все
прямые, все косвенные данные экспериментов подтверждали константу,
положенную в расчет установки. Кондрат переместил несколько цифр в записи
- совсем незаметное изменение, маленькая подтасовка, а в отдаленном итоге
она и дала уменьшение в сто раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49