- Трудно работать, Кондрат, когда видят в друзьях лишь любителей
быстрого успеха.
Он закричал:
- Трудно со мной? Тогда уходи, я не держу! Адель ушла, я ее не
остановил. А она мне все-таки...
- Жена, а не просто сотрудник, как некий Мартын Колесниченко, -
холодно закончил я, - Я подумаю надо твоим ценным предложением.
И я впервые стал прикидывать: а и вправду, не уйти ли мне? Все, что
мог, я уже сделал. Мой ротоновый генератор останется Кондрату памятью о
том, что нет причин жаловаться на мое нерадение.
Вероятно, эти мысли и неусмиряемая обида и стали причиной
окончательного разрыва.
Кондрат задумал какие-то новые опыты. Он влезал на установку,
прилаживал к фарфоровому шару ящички и сосудики. Он не говорил, зачем это
делает, я не спрашивал. Однажды я молча шел мимо установки, и сверху на
меня свалился металлический цилиндрик. Я успел схватить его. Кондрат
закричал с установки:
- Не смей трогать его, он тебя не касается!
- Именно касается, - огрызнулся я. - Если удар именовать простым
касанием. А теперь погляжу, что содержится в этом подарке с высоты.
Кондрат проворно сбежал вниз.
- Запрещаю открывать цилиндр. Немедленно отдай!
Ему следовало все же говорить спокойней.
- "Не смей", "запрещаю", "отдай"... Какие военные команды! Ты в меня
швырнул чем-то тяжелым, теперь моя передача. Хватай!
Я кинул ему цилиндрик, как кидают мяч. Кондрат отшатнулся, и
цилиндрик угодил в щеку. Кондрат был чужд всем видам спорта и не понял,
что я хотел превратить исполнение его приказа в подобие игры. Он решил,
что я отвечаю ударом, и немедленно вздыбился. Он наступал на меня и орал.
Он потерял контроль над своими словами. То, что он выкрикивал, было
непереносимо слушать. Я впал в ярость и пригрозил:
- Перестань! Плохо будет!
- Не перестану! Все узнаешь, что думаю о тебе! - вопил он побелевшими
губами.
И я ударил его. Полновесная пощечина отбросила Кондрата к стене. И
сейчас же он кинулся на меня. Драчуном он не был, ни физической силой, ни
сноровкой не брал. Но нападение было так неожиданно и так неистово, что
минуту-две Кондрат имел преимущество. Он схватил меня за шиворот, поддал
коленом, потащил к выходу - хотел вытолкнуть наружу. Только у двери я
справился с растерянностью. На этот раз он на ногах не устоял. Несколько
секунд он лежал на полу, потом стал медленно подниматься. По лицу его
текли слезы, он что-то бормотал. Я не стал вслушиваться. Я ненавидел его.
И он понимал, что я его ненавижу.
- Я раздельно сказал, стараясь восстановить в себе спокойствие:
- Поговорили. Небольшая научная дискуссия. Успешно разрешена трудная
познавательная проблема. Гносеологическая - так, кажется, называются такие
проблемы.
- Мартын, Мартын! - простонал он. - Что же мы сделали?
- Расходимся, вот что сделали. Ты заставил уйти Адель и Эдуарда, а
теперь и меня принудил. Ноги моей больше здесь не будет!
И я рванул на себя входную дверь. Надо было зайти в свой кабинет,
что-то прибрать, что-то забрать. Не умом, мстительным чувством я понимал,
что, уходя вот так - все бросив, от всего в лаборатории отрекаясь, - я
наношу Кондрату пощечину, обиднее первой. И в ту минуту мне было
единственным утешением, что не просто ухожу, а больно оскорбляю Кондрата
своим уходом...
Я снял датчики мыслеграфа и швырнул их на стол. Третий день записи
воспоминаний был тяжелее первых двух. Не знаю, как другие люди, а мне
временами больнее заново переживать давно пережитое. Ибо там, в прошлом,
нет завершенности, нет знания, что произойдет впоследствии, спустя годы,
завтра, через минуту, будущее темно. А сейчас, перед столом, с датчиками
мыслеграфа за ушами, я видел прошлое в его абсолютной законченности - оно
стало, и оно было, и его уже не переменить. И меня охватила боль оттого,
что в прошлом ничего не переменить, а так надо бы! Да знай я то, что знаю
сегодня, разве я так вел бы себя в прошлом?
- Ладно, успокойся, - сказал я себе вслух. - Завтра продолжим. Завтра
будет легче. Воспоминания закончены, основа для анализа трагедии
выстроена. Завтра приступлю к исследованию документов. Они прольют
последний свет на причины гибели Кондрата.

18

И новый день я начал с того, что вытащил из ящика стола папку,
принесенную Карлом-Фридрихом Сомовым. "Надо бы предварительно просмотреть
вчерашнюю запись", - подумал я, но не стал этого делать - все, записанное
вчера, восстановилось в памяти ярко. Датчики мыслеграфа я все же прикрепил
к ушам, сегодня они будут записывать не картины прошлого, а мысли,
вызываемые чтением документов и описанием событий.
Итак, я ушел от Кондрата, организовал собственную лабораторию - иная
тематика, ничего похожего на то, чем занимался у Кондрата. Адель и Эдуард
явились в мою новую лабораторию. Был нерадостный разговор, оба сетовали,
что мечтания об успехе завершились скверным финалом. А Кондрат продолжал
работать один. Что он делал? Что он мог делать, кроме продолжения
неудавшихся исследований? Конечно, пытался найти способ как-то улучшить
использование и той константы Тэта, какой она раскрылась в реальности, а
не в мечтах, не в рискованных теоретических построениях.
- Значит, на очереди константа Тэта, определяющая рождение
микропространства в атомном ядре, - сформулировал я для себя задачу. - Не
знаю, как с созданием микропространства, а провал нашего исследования
определила именно она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49