- Дикари овладели такой техникой?
- Они не производят генераторов, Кондрат. Они сами являются
генераторами. Гарпы - живые, разумные или полуразумные - орудия. Они
убивают своим естеством, а не с помощью механизмов. Вот так.
Кондрат был порядком озадачен. Я тоже впервые слышал о странной
природе гарпов.
- Вижу, вы ошарашены, - спокойно продолжал Эдуард. - Я сам онемел,
когда мне продемонстрировали последние данные. О них еще не оповещали,
изучение не закончено. И заканчивать его буду я. Как видишь, Кондрат, тема
для астрофизика, а не для астросоциолога. Нужно выяснить, как работает
боевой организм гарпов. Это бросит свет и на их внутренние распри, и на их
свирепую ненависть к людям, и на еще не известные нам возможности творения
мощных силовых полей. Понимаешь теперь, что ни как человек, ни как физик я
не мог отказаться от командировки на Гарпию?
Кондрат посмотрел на меня, я развел руками. Адель молчала.
Эдуард улетел на базу звездолетов, разместившихся на Марсе, уже на
другой день.
Вскоре после его отлета я показал Кондрату график пусковых испытаний
ротонового генератора. Что разразится скандал, я догадывался, только не
ожидал, что Кондрат так разъярится. Он чуть не набросился на меня с
кулаками. К счастью, Адели не было, при ней я не смог бы вытерпеть такую
сцену.
- Да понимаешь ли сам, что сделал? - орал Кондрат.
- Понимаю. Составил пусковой график и прошу тебя его утвердить, а
потом понесем его нашему общему другу Карлу-Фридриху.
- Врагу, а не другу! - Ирония и в обычные минуты до него доходила
плохо, а впадая в неистовство, он совершенно ее не ощущал. - Возможно,
впрочем, что он твой друг. Ты это скрывал, но сейчас я тебя разоблачил!
- Выбирай выражения, Кондрат, - посоветовал я.
- Нет, это же черт знает что! - бушевал он. - Я ведь думал, что до
испытаний месяца два, ты так ловко уклонялся назвать точную дату. А дата -
завтра! И мы отпустили Эдика! Да знай я, как близки испытания машины,
разве он выпросил бы моего согласия на отъезд?
- Обойдемся. Мы с тобой тоже чего-то стоим.
- Я настаиваю на честном ответе! Ты знал, как близок пуск, и
намеренно молчал, чтобы я не задержал Эдика. Зачем ты это сделал, можешь
сказать?
- Могу Кондрат. Это же так естественно. Чтобы помешать успеху наших
экспериментов, навредить самому себе. Другого объяснения ты, кажется, не
примешь.
Он уже не кричал, а шипел:
- Ладно, издевайся! Насмешки твои - камуфляж, я давно заметил.
- Выбирай выражения, Кондрат, - кротко повторил я. Мной тоже овладела
ярость.
- Мартын, дело не в выражениях! Я понял твою суть!
- Что же ты понял, скажи на милость?
- Никакой милости! Ты сознательно усложнил нашу работу. Я не верил
Адели, теперь верю. Боишься, что вся слава достанется мне, и теряешь охоту
работать со мной. Успокойся, все, что заслужишь, то и получишь сполна.
Я вплотную подошел к нему. Он замолчал и отодвинулся.
- Дурак ты, Кондрат! - сказал я, - И твоя Адель не блещет
проницательностью. Теперь я ухожу к себе. И пока ты не воротишься в
сознание, не смей заходить ко мне. Слышишь, Кондрат? Пока не обретешь
ясность мысли, открывать мою дверь запрещаю!

12

Ссора с Кондратом потрясла меня. Небольшие стычки уже бывали, Кондрат
слишком горячо воспринимал всякую неполадку, а мы все же строили еще
невиданную установку, такие дела без неполадок не обходятся. И после одной
рабочей стычки мы договорились: каждый ведет свое дело особо, лишь
информируя других о результатах. Конечно, выпадали и общие дела, пусковые
испытания ротонового генератора как раз относились к таким, но их было
немного. Разделение функций в какой-то момент стало необходимо для
сохранения в лаборатории согласия. Моя совесть не испытывала угрызений. Я
не показывал пусковой график генератора, ибо имел право не оглашать
незавершенную программу. Что мое умолчание совпало с отъездом Эдуарда,
было случайностью, а не сговором: он заторопился, узнав о графике, но сам
я не наталкивал его на отъезд.
Зато не случайной была вспышка Кондрата. Раздражение в нем
накоплялось исподволь, он лишь выплеснул его, получив повод. И я сидел в
своем кабинете и думал о том, что никогда у нас с Кондратом не было тесной
дружбы, а сейчас немыслимо восстановить и прежние прохладные связи. Он
оскорблял меня, зная, что оскорбляет. Остынув, он извинится, но можно ли
принять извинения? Извинения - слово, оскорбление - дело. Не лучше ли уйти
из лаборатории, пока взаимное раздражение не превратится в ненависть?
Дверь отворилась, и вошла Адель.
- Не ждал? - спросила она и встала у окна. Сидя, она не так
смотрелась и редко об этом забывала. Демонстрация красивой фигуры являлась
у нее одним из аргументов в спорах. Красота имеет свои привилегии, и часто
не меньшие, чем логика рассуждений.
- Не ждал. Ты пришла мирить нас?
- Для чего же еще?
- Для примирения должен прийти сам Кондрат, а не ты.
- Он и придет, когда ты успокоишься. Ты ведь запретил ему открывать
твою дверь. На меня запрещение не распространялось. Вот я и пришла.
- Адель, это чепуха какая-то. Успокоиться нужно ему, а не мне.
- Вам обоим, так точней.
- Считай, что я уже успокоился. Что теперь?
- Теперь я вызову его, и вы пожмете друг другу руки.
Она сделала шаг к столу. Я остановил ее. Она немедленно
воспользовалась этим.
- Вот видишь, ты еще не готов к примирению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49