кто вспыхивал, кто погасал. Но я за полтора десятка лет космических блужданий привык оценивать цвет светил независимо от их яркости и без приборов точно определял коэффициент цвета, колор-индекс любой звезды. Мы не раз устраивали с Николаем соревнования: он устанавливал колор-индекс по фотографиям светил, а я по зрительному ощущению. Фотоаппарат был точней, но не настолько, чтобы мне пришлось хоть раз краснеть за своё зрение.Вокруг меня увивался один вариал — то налетал, то отскакивал, сжимался, разбрасывался, становился то шаром, то конусом, выпускал десятки извивающихся отростков, опять вбирал их в себя, вспыхивал, погасал, снова разгорался, снова тускнел. Я видел его среди других именно потому, что он постоянно носился вокруг меня, а около Николая, Жака и Артура оказывался лишь случайно. И я готов был держать пари, что этот надоеда — монохромат, то есть он излучает лишь одну волну, отнюдь не размазывая её даже по своей зеленой области спектра.

— Фиксируй на своём дешифраторе волну каждого незнакомца, которого я тебе покажу, — сказал я Жаку. — Но не называй её, пока я сам не назову. Погляди на этого забияку. По-моему, он излучает в пятистах пятидесяти миллимикронах.— Пятьсот пятьдесят и две десятых, — откликнулся Жак.— А вон тот попрыгунчик — пятьсот пятьдесят два миллимикрона.— С тремя десятыми, — подтвердил Жак.Мы перебрали всех зелёных незнакомцев. Я ошибался лишь на десятые доли в плюсовую сторону — такова постоянная индивидуальная погрешность моего зрения, я знал о ней и раньше. После зелёных мы перешли к оранжевым и красным. Так стало ясно, что одна твёрдая характеристика найдена: каждому вариалу присуща индивидуальная волна излучения. С этого момента они перестали быть сумбурной толпой, мы могли находить безошибочно каждого, кого хотели.Жак посоветовал назвать вариалов по буквам, характеризующим цвет. Зелёным он присвоил индекс «И», а моему «поклоннику» обозначение «Иа», как первому, с кого начинаем счёт.Вариалов все прибывало. Вокруг нас носилось множество меняющих облик существ. Среди них были и умилительно-зеленые И, и весело-жёлтые О, и хмуро-фиолетовые Е, и пронзительно-синие V, и солидно-красные Я, и лениво-оранжевые Ю. В движениях новых знакомых, в трансформациях их тел было столько доброжелательности и приязни, что мы все больше чувствовали себя в компании друзей.— Надо посовещаться, Казимеж, — хмуро сказал Артур.Я впервые — и, убеждён, в последний раз — увидел Артура растерянным. Зрелище это такое редкое, что стоит полюбоваться. Оставалось ещё несколько часов до той минуты, когда Хирота совершит своё первое великое открытие, пронзительно высветившее тьму загадок. Но в тот момент он стоял передо мной столь недоумевающий и унылый, что мне захотелось утешить его чем-либо бодрым, вроде: «Не вешать носа! Не переживай! Голову выше!». И только с усилием я удержал себя от пошловатых сентенций. Я сказал Артуру и Николаю:— Показывайте и рассказывайте, друзья!Мы стояли компактной группой, над нами метались разноцветные вариалы, а неподалёку громоздились странные сооружения, похожие на гигантскую химическую посуду и заводские химические установки, и все это складывалось в удивительный город, населённый удивительными существами. На некоторое время мы потеряли интерес и к вариалам, реально кружившимся вокруг, и к городу, физически напиравшему на нас. Нас отвлекло «исследование философских сущностей» — так потом назвал это занятие Жак.— Дело в том, — начал Николай, — что вариалы не могут быть ничем иным, кроме живых существ. И живыми они тоже не являются. Ни в одну из категорий физических объектов они не вписываются.— Но они все-таки существуют? — на всякий случай уточнил я. — Их беспорядочное метание напоминает мне броуновское движение молекул. Но не будешь же ты утверждать, что они привидения или плод, как ты говорил, необузданной оптической иллюзии?Физической реальности вариалов Николай не отрицал. Но это было единственное, что он согласился за ними признать. Все остальное — загадка. Ответы вариалов на сигналы неадекватны, следствие не соответствует причине, противодействие не равно действию: в мире неодушевлённых материальных предметов это немыслимо. Ни второй, ни третий законы механики Ньютона не действуют. Николай поочерёдно освещал незнакомцев вспышкой зеленого света — один уклонялся, другой бросался навстречу, третий сжимался, другие расширялись, погасали, разгорались и так далее. Ответы были явны, но неодинаковы. И при повторной вспышке каждый отвечал по-иному, чем в предыдущий раз, а в сумме все ответы составляли хаос. То же повторилось и при использовании слабых электрических разрядов, слабых магнитных полей, тепловых сигналов и прочего. Одинаковые причины вызывают неодинаковые ответы, неодинаковые причины, порождают одинаковые реакции.— Это, конечно, можно рассматривать как доказательство, что вариалов к неодушевлённым предметам не отнести, — сказал я. — Тут я с тобой и Артуром согласен. Бессмысленно вести себя способны только живые существа, в мёртвой природе бессмысленность невозможна. Но ты говоришь, что и к живым их не причислить, ибо реакции их лишены целесообразности, типичной черты нормальных организмов, как ты выразился. Я продолжу твою мысль. Что, если они живые, но ненормальные? Неадекватность чужда неодушевлённой и нормальной одушевлённой природе, но типичное свойство безумия.Николай хотел что-то сказать, однако его прервал Артур:— Полинг, ты даже не подозреваешь, насколько прав!— Как знать, может, и подозреваю! — холодно ответил я. Меня, хорошо помню, начал раздражать апломб Артура.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48