Наружу. В безвоздушное межзвездное пространство. О тьма, тьма; тьма. Охладить чувство и утратить причину действия. Нет, прекрати эту чушь! В этом путешествии можно думать только о хорошем. Летай. Пари. К маленьким зеленым человечкам с Бетельгейзе-9. Достань их разум, Селиг. Наладь контакт. Наладь… контакт. Лети, ты, ленивый жидовский ублюдок! Почему ты не летишь? Лети!
Ну?
Ничего. Nada. Niente. Нигде. Nulla. Nicht.
Назад на землю. К безмолвным похоронам. Ладно, брось, если ты этого хочешь. Ладно. Отдохни немного. Отдохни, а затем молись, Селиг. Молись.
Понедельник. Похмелье прошло. Мозг снова восприимчив. Почувствовав вспышку вдохновения, я переписываю «Тема „Электры“ у Эсхила, Софокла и Эврипида». От начала до конца. Полностью переделав. Сделав мысли ясными и сильными, одновременно поймав нужный тон бесцеремонного негритянского хиппи. Когда я уже добивал работу, зазвонил телефон. Как вовремя, теперь не грех и пообщаться. Кто звонит? Юдифь? Нет. Это Лиза Гольштейн.
— Ты обещал после вечеринки взять меня домой, — говорит она скорбно, с обвинительной интонацией. — Какого черта ты смылся?
— Откуда у тебя мой телефон?
— От Клода. Профессора Германта. — «Холеный дьявол. Все знает». — Слушай, что ты сейчас делаешь?
— Думаю принять душ. Я работал все утро и воняю, как козел.
— А что у тебя за работа?
— Курсовая для парня из Коламбии.
Она секунду размышляет.
— У тебя точно плохо с головой, парень. Я имею в виду: что ты делаешь?
— Я же сказал.
Долгая неудобоваримая пауза. Затем:
— О'кей. Я докопаюсь. Ты пишешь курсовики. Слушай, Дэйв, прими душ. За сколько можно добраться на метро от 110-й и Бродвей до твоего дома?
— Минут за сорок, если поезд подойдет сразу.
— Славно. Увидимся через час.
Дзинь.
Я пожимаю плечами. Безумие. Она зовет меня Дэйв. Никто не зовет меня так. Раздевшись, я залезаю под душ, долгое приятное мытье. После душа, растянувшись в блаженной истоме, Дэйв Селиг, перечитывает утренние труды и находит в этом наслаждение. Будем надеяться, что Лумумбе тоже понравится. Затем я беру книгу Апдайка. Когда я добираюсь до четвертой страницы, телефон звонит снова. Лиза: она на платформе и хочет знать, как добраться до моей квартиры. Да, это уже больше, чем просто шутка. Почему она так целенаправленно преследует меня? О'кей, будем играть в ее игру. Я даю ей инструкции. Спустя десять минут стук в дверь. Лиза в толстом черном свитере, таком же пропотевшем, как тот, в субботу вечером, и узких синих джинсах. Робкая улыбка совсем не в ее характере:
— Привет, — говорит она. Устраивается поудобнее. — Когда я впервые увидела тебя, меня словно озарило: «Этот парень какой-то особенный. Попробуй-ка с ним». Если я правильно поняла, нужно доверять интуиции. Я плыву по течению Дэйв, я плыву по течению.
Свитер стащен. У нее тяжелая и круглая грудь с крошечными, почти незаметными сосками. В глубокой впадине между ними угнездилась шестиконечная звезда. Она обводит взглядом комнату, обследуя книги, пластинки, фотографии.
— А теперь скажи мне, — говорит она. — Вот я здесь. Я была права? В тебе есть что-то особенное?
— Когда-то было.
— Что?
— Я-то знаю, а ты должна угадать, — отвечаю я и собрав всю свою силу, устремляюсь в ее разум. Это похоже на грубое прямое нападение, изнасилование, настоящее насилие над мозгом. Хотя, конечно, она этого не ощутила. — У меня и правда был на самом деле необычный дар. Сейчас он очень износился, но иногда я еще чувствую его и, кстати, я использую его прямо сейчас.
— Холодно, — говорит она и снимает джинсы. Трусиков под ними нет. К тридцати годам она станет жирной. У нее толстые бедра и выступающий живот. Волосы на лобке необычайно густы и сильно разрослись. Это даже не треугольник, а круг, черный круг, разросшийся с ее лона на бедра. На ягодицах глубокие ямочки. Осматривая ее, я яростно роюсь в ее мозгу, не оставляя в ней ни одного укромного уголка, наслаждаясь своим полным обладанием. Мне не нужно быть вежливым. Я ей ничего не должен, — она сама этого хочет. Для начала я проверяю, не лгала ли она, говоря, что никогда не слышала о Китти. Это правда: Китти ей не родня. Случайное совпадение фамилий — вот и все.
— Я уверена, что ты — поэт, Дэйв, — говорит она, когда мы падаем на неубранную постель. — Это интуиция. Сейчас ты делаешь курсовые, но твое истинное призвание — поэзия, правда?
Мои руки шарят по ее груди и животу. От ее кожи исходит острый запах. Можно поспорить, что она не мылась уже дня три или четыре. Ерунда. Ее соски таинственным образом увеличиваются — маленькие жесткие розовые пирамидки. Она извивается. Я остаюсь в ее мозгу. Она открыта мне полностью; я восхищен этим неожиданным возвращением энергии. Вся ее биография как на ладони. Родилась в Кембридже. Двадцать лет. Отец — профессор. Мать — профессор. Младший брат. Детство. Корь, скарлатина. В одиннадцать она становится девушкой, а в двенадцать теряет девственность. В шестнадцать — аборт. Несколько лесбийских приключений. Страстный интерес к французским поэтам-декадентам. Кислота, мескалин, псилоцибин, кокаин, даже нюхательный табак. Все это давал ей Германт. Он же и тряхнул ее раз пять-шесть. Живые воспоминания об этом. Ее разум показывает гораздо больше, чем мне хочется увидеть о Германте. Он выглядит весьма впечатляюще. Лиза выносит из этого жесткое, агрессивное представление о нем, капитане ее души, хозяине судьбы. В глубине души совсем другое: она напугана. Малышка не так уж плоха. Я чувствую себя немного виноватым за свой обычный способ проникнуть в ее голову, не обращая внимания на ее личность. Но у меня своя нужда. Я продолжаю поглаживать ее, а она спускается по мне вниз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65