В ПРЕРИИ ВОКРУГ ПАТРИАРХА


Хозяин наш был веселым кентуккийцем. Из тех, что одним своим
существованием делают честь родному штату. Приняли нас с распростертыми
объятиями. Единственное, чем мы могли отплатить, - привезенными из дома
новостями. С какой невообразимой жадностью и тревогой слушали нас наши
земляки на чужбине. Не только мужчины и женщины, но даже дети внимали нам
с лихорадочным блеском в глазах.
Прибыли мы после полудня, а первые лучи утра застали нас все за теми
же разговорами. От нас не отходили ни на шаг. А когда нам все-таки удалось
соснуть часок-другой, хозяева разбудили нас уже по делу. Надо было
отловить десятка три коров, чтобы отправить их на рынок в Нью-Орлеан.
Предстоял особый род охоты, не только увлекательной, но порой и опасной.
Упрашивать нас не пришлось, мы быстро оделись, позавтракали и оседлали
своих мустангов.
Проскакав около пяти миль, мы увидели, как пасутся несколько стад,
голов тридцать - пятьдесят каждое. Часть животных мирно щипала траву,
другие резвились на приволье. Более красивых коровок мне видеть не
доводилось. И хотя зимой и летом они предоставлены самим себе, нрав диких
предков еще не проснулся в них. Только близость койота или медведя делает
их опасными. В таких случаях все стадо в ярости устремляется к месту, где
укрылся хищник, и горе тому, кто окажется на их пути.
Нас было полдюжины всадников: мистер Нил, мой друг, я и трое
чернокожих. Задача состояла в том, чтобы пригнать коров к дому, а там -
набросить лассо на тех, что предназначались для продажи. Мы приблизились
на четверть мили к стаду, в котором было не менее полусотни голов.
Животные не выказывали признаков беспокойства. Огибая стадо, мы старались
держаться с подветренной стороны по отношению к другому стадо. Но и оно
было спокойно. Когда последние коровы остались позади, мы начали
растягивать свою живую цепь, чтобы охватить полукругом все поголовье и
погнать его к дому.
До сей поры мой мустанг вел себя очень недурно. Он легко и весело нес
своего всадника, не обнаруживая норова, но теперь, когда я удалился от
ближайшего спутника шагов на двести, мой конь стал сущим дьяволом. В
полумиле от нас паслись мустанги, и едва он заметил их, как начал
выкидывать такие коленца, что я, отнюдь не новичок в верховой езде, насилу
удерживался в седле. Вся моя выучка пошла прахом. Бешеным галопом рванулся
он к табуну и, прежде чем соединиться с ним, вдруг встал как вкопанный,
затем вскинул задние ноги, круто опустив голову, и я попросту перелетел
через нее, не успев даже сообразить, что со мной происходит. А уж
наступить передними копытами на узду и с диким ржанием примкнуть к
сородичам было для этого кобольда делом считанных секунд.
Задыхаясь от ярости и путаясь в высокой траве, я поднялся с земли.
Мой ближайший сосед, один из чернокожих всадников, поспешил мне на помощь
и заклинал меня оставить покуда коня на воле: Энтони, егерь, сумеет его
изловить. Но я в своей гневной решимости не знал удержу. Я приказал
чернокожему спешиться и отдать мне своего коня. Напрасно тот просил меня
Христом Богом не приближаться к мустангу. Я был непреклонен и, вновь
оказавшись в седле, помчался к своему строптивцу. Даже мистер Нил
попытался предотвратить этот рискованный шаг и во всю силу легких взывал к
моему рассудку. Но я ничего не хотел слышать. Мне и в голову не приходило,
чем может закончиться эта затея и что значит скакать по прерии на
сбросившем узду мустанге.
Техасские прерии - отнюдь не идиллические луга Вирджинии или
Каролины! Но мне было все равно. Наглая выходка мустанга помутила мне
разум.
Стиснув зубы я галопировал навстречу обидчику.
Теперь он встал чуть поодаль от табуна, позволив мне приблизиться
шагов на триста и распутать лассо, прикрепленное к седлу. После чего он
снова сорвался с места. Я помчался вдогонку. Он опять остановился, чуть
погодя поскакал дальше. Я нагонял его вновь и вновь. Он остановился еще
раз, подпустив меня на прежнюю дистанцию, и опять с диким ржанием понесся
вдаль. Я поскакал тише, преследуемый мустанг тоже сбавил шаг. Я пустил
своего галопом, мой мучитель стал удаляться с той же скоростью. Раз десять
он подпускал меня на двести шагов и всякий раз оставлял меня с носом.
Вот тут бы и следовало прекратить безумную погоню. Но тот, кому
случалось испытать подобное, знает, что разум тут не советчик. Не помня
себя от ярости, я продолжал преследование. Шельмец подпускал меня все
ближе и ближе, но каждый раз, дразня злорадным ржанием, уносился прочь. Я
был снова слеп и глух от досады и, дойдя наконец до точки кипения, хотел
было уже сделать последнюю попытку и повернуть назад, но мустанг
остановился у одного из так называемых островов [клочок леса или группа
деревьев посреди прерии]. Тут я решил объехать его и, неслышно пробравшись
меж стволов, бросить лассо из укрытия. Радуясь ловкости своего замысла, я
обогнул остров, направил коня под зеленый кров и приблизился к крайнему
дереву, возле которого предполагал увидеть этого дьявола с конской гривой.
Но несмотря на то что двигался я с такой осторожностью, будто земля была
усеяна яйцами, выглянув из зарослей, я с ужасом убедился, что мустанга и
след простыл! Я немедленно выехал на простор. Мустанга не было.
Я припомнил все самые страшные проклятия, пришпорил коня и поехал,
как мне казалось, к тому самому выгону, откуда начал погоню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15