Астров“. Его арест объяснялся тем, что он, будучи членом ППС и человеком, близким к государственному преступнику Юзефу Пилсудскому, выступал с противуправительственными статьями в повременной печати, однако с бомбистами ППС не связан, что дает надежду на оправдание, если следователь прокуратуры решит передать его дело в судебную палату. „Астров“ получил возможность сойтись с Дзержинским во время ежедневных пятнадцатиминутных прогулок в тюремном дворике; расписание прогулок было подкорректировано комендантом цитадели таким образом, чтобы встреча „Астрова“ и Дзержинского не вызвала никаких подозрений последнего. Лишь на седьмой день знакомства, когда „Астров“ сообщил, что его везут в суд, Дзержинский поинтересовался, не может ли он передать на волю весточку. „Астров“ ответил, что возможен обыск; „боюсь оказаться невольным соучастником провала ваших товарищей, если жандармы найдут послание“. На что Дзержинский сказал: „Это письмо не товарищам, а моей сестре; хочется написать правду о том, как мы здесь живем; вы же знаете, что даже письма родным цензурируются, и все, что не устраивает палачей, вычеркивается черной тушью“. — „Хорошо, я подумаю“, — ответил „Астров“, ибо был проинструктирован полковником Иваненко, что с Дзержинским необходима игра; слишком быстрое согласие может лишь насторожить его, как и чересчур резкий отказ. К вопросу о переброске письма на волю Дзержинский более не возвращался. Накануне „поездки на суд“ означенный „Астров“ сказал „товарищу по борьбе“, что он готов рискнуть, но письмо должно быть написано так, чтобы в случае его, „Астрова“, обыска никто не понял, от кого весточка и кому направлена, ибо такого рода поступок наказуется — по тюремному расписанию о порядках — заключением в карцер. Дзержинский пообещал быть предельно осторожным, пошутив при этом, что в карцерах он провел много месяцев, „привык, словно к таинству исповеди; в казематах думается особенно хорошо; сытость враг мысли; великая литература скорби, бунта, бури и натиска рождалась именно тогда, когда творцы были лишены комфорта, необходимого для защиты эволюционного развития“. На вопрос „Астрова“, как ему узнать того, кому нужно передать письмо, Дзержинский ответил, что передавать не надо — следует всего лишь обронить папироску, в которую закатана весточка, у входа в суд, когда создастся обычная в таких ситуациях толчея; сестра будет предупреждена, поднимет. Из этого я сделал вывод, что Дзержинский уже обладает каналом связи, по которому он поддерживает контакт с „волей“. Получив „папироску“, „Астров“ передал ее нам; была сделана копия с письма Дзержинского „сестре“, затем „папироску“ вернули нашему сотруднику. За „Астровым“, когда его „везли“ в Судебную палату, было поставлено тщательное наблюдение; он сделал все, как и предписывал Дзержинский, однако филерам — что весьма странно и мистериозно — не удалось установить личность человека, поднявшего „папироску“. Следствие по этому поводу ведется. Прилагаю копию текста письма Дзержинского „сестре“. «Дорогая, когда я последний раз тебя видел, ты обещала узнать все, что можно, о толстяке note 6 Note6
Азеф. (Примеч. авт.)

. Судьба нашего толстого любимца так тревожит меня! Ведь его невинные шалости могут принести беду десяткам окружающих его юношей… Не пугай его, не вздумай говорить с ним, взывая к здравому смыслу: шалуны note 7 Note7
провокаторы. (Примеч. авт.)

, ступив раз на стезю забубенной жизни, вспять вернуться не могут. Если бы ты написала мне что-то о нем, я бы, возможно, — посоветовавшись с моими соседями по несчастью, людьми высоко интеллигентными и многознающими, — мог дать тебе какой-то совет даже из этого ужасного, сырого, уничтожающего человека каземата… Думаю, что ты уже получила ответ от Влодека note 8 Note8
В. Л. Бурцев, охотник за провокаторами. (Примеч. авт.)

, он подобен лекарю, знает исток и пересеченность всех недугов. Можешь сослаться на меня, хотя, думаю, моя фамилия ему не очень-то понравится, ибо он всегда враждовал с моими друзьями… Пошли ему фотографию дяди Герасима note 9 Note9
А. В. Герасимов, начальник петербургской охраны. (Примеч. авт.)

, нашего кучера. Я бы тоже хотел получить фотографию дяди Герасима, чтобы затем отправить ее Анджею note 10 Note10
А. Е. Турчанинов, быв. чиновник варшавской охраны, перешедший к революционерам. (Прим. авт.)

. И пожалуйста, не страшись за меня. Несмотря на ужасные условия в Десятом павильоне, я чувствую себя неплохо, ибо знаю, что обвинять меня не в чем. Судить за идею? Возможно ли такое в двадцатом веке?! Хотя в нашей империи возможно все. Но это ненадолго. Все трещит и рушится, дни террора сочтены, так или иначе. Мысль бессмертна — в отличие от плоти. Целую тебя, моя бесценная сестрица note 11 Note11
Р. Люксембург. (Примеч. авт.)

, целуй братьев и деток. Береги себя, мой верный и нежный друг. Ты всегда в моем сердце. Твой Юзеф». Не правда ли, милостивый государь Нил Петрович, на первый взгляд это письмо не представляет следственного интереса? Однако, вчитываясь в него, я подумал, отчего Дзержинский подписывает письмо сестре, примерной католичке из вполне консервативной семьи, относящейся к преступной деятельности брата с осуждением, своим революционным псевдонимом? Оперативная работа, проведенная со знакомыми Альдоны Эдмундовны Дзержинской-Булгак, подтвердила, что ей совершенно неизвестны псевдонимы брата, под которыми тот скрывался в подполье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142