Ты ошалел, сказал бы я. Ты знаешь, мое дело – реклама изделий из пластмассы. Я не могу быть таким анонимным продюсером. Если мои партнеры узнают, что я вложил дело в твой фильм, меня ждет крах. Уничтожат, даже косточек не оставят. Я могу одолжить тебе денег. Тысяч пятнадцать. Пожалуйста. Но двести тридцать тысяч! Ты странный человек, ты порой поражаешь меня. Надо же всегда точно знать, с какой просьбой можно обратиться к другу, а с какой нельзя. Добрый ты и хороший человек, но иногда ведешь себя словно дешевая кокетка: «Милый, купи мне серебристую норку». Не говоря уже о том, что вся эта твоя затея кажется мне самоубийством.
– Почему?
– Ты что, сам не понимаешь, на кого замахиваешься? Если все обстоит так, как думает Берг, ты понимаешь, кто окажется твоим врагом?
Люс задумчиво спросил:
– Ты пластинки по-прежнему рекламируешь?
– Конечно.
– Помнишь, мы раньше проигрывали на патефоне большую пластинку с одной песней? Помнишь? А теперь на одной маленькой пластинке записывают пять песен. Все убыстрилось, Паоло, все сейчас убыстрилось. Зло убыстрилось, но и добро тоже должно стать быстрым, иначе снова начнется ночь, и уже не твоего отца, а наших детей сделают рабами в новых концлагерях.
– Тебя всегда заносило на длинные фразы с восклицательными знаками и многоточиями, Люс. Не надо. – Паоло припарковал машину возле маленького ресторанчика. – Пойдем съедим по айсбайну. Ты желтый, и под глазами синяки.
– Пойдем.
– Так вот, милый, раньше надо было думать. Обо всем надо думать заранее. Откуда ты знаешь, о чем я думаю, отказываясь войти в твое дело? Ты же знаешь, как я «люблю» нацистов – и новых и старых, однако я с ними работаю, и по субботам они собираются у меня за городом... Каждому свое, Люс. Я тоже думаю о будущем, но у меня – свои возможности, а у тебя – свои. Каждый человек живет своей задумкой, Люс. И я не имею права сейчас рисковать с тобой, потому что твой проигрыш будет означать гибель моей задумки... Извини меня за монолог, просто я рассвирепел, когда ты напомнил про отца...
– Что ты с ними сможешь сделать, с этими дорнброками, Паоло? Ты сам теперь стал крошечным дорнброком...
– Есть стратегия и тактика, Люс.
Люс поднял глаза на Паоло. Он долго смотрел на него, а потом улыбнулся.
– Знаешь, – сказал он, – я теперь никогда не буду называть тебя идиотом. Я тебя очень люблю, дурака моего...
– Зато я тебя ненавижу... Жри айсбайн, тут делают самый лучший айсбайн, видишь, на косточке, и жир белый.
– Ладно. Жру. Только скажи мне, что делать. Кто мне может помочь?
– Я заказал тебе билет на Париж. В двенадцать в отеле «Георг Пятый» тебя будет ждать Аллан Асон.
– Но он же работает на американцев и англичан. Он никогда не ставил на немцев... Его епархия – Франция, Штаты, Лондон...
– Он мои друг.
– С ним можно говорить в открытую?
– Как тебе сказать... нет, нет, я ему верю... Просто, когда ты говоришь в открытую, ты ставишь собеседника в трудное положение. Аллан живет в сфере бизнеса, у него свои сложности... Словом, Годара и Лелюша он выручал...

В Париже, в отеле «Георг Пятый» – от Триумфальной арки вниз по Елисейским полям, третья улица направо, поворот возле ресторана «Максим», – было полно американцев. Они подчеркнуто старались казаться европейцами.
«Идиоты, – думал Люс, – вместо культуры они перенимают здешнюю буржуазность – жилет в тон к галстуку. Такие славные парни, а поди ж ты...»
Аллан Асон опоздал, потому что никак не мог припарковать «ситроен». Он сделал два круга, а потом бросил машину портье:
– Мишель, я ничего не могу поделать...
– Не тревожьтесь, мсье Асон... Я поставлю машину.
– Спасибо. Заприте заднюю дверь, у меня там сверток...
– Да, мсье Асон...
Аллан Асон извинился перед Люсом за опоздание и добавил:
– Впрочем, вы кандальник, вам теперь положено ждать хозяина – отныне и навсегда. Или станьте, как Делон, продюсером. Он сделался невыносимым сейчас – такой гонор... А картины делают про треугольник, сплошной восемнадцатый век... Виски? Луи, виски, воды и орешков. Поужинаем в ресторане «Каспийская икра». Вам сейчас нужна калорийная пища.
Луи принес бутылку. Люс усмехнулся: на бутылке висела большая медная бляха: «Господин А. Асон».
Аллан заметил его улыбку.
– Ну и что, – сказал он, – не хихикайте. Это удобно. И я не виноват в том, что они вешают на грудь бутылки тяжелую медь – в конце концов, это бар Георга пятого, а он из аристократов. Пейте и не иронизируйте, немец. Даже талантливые немцы вроде вас все равно филистеры.
– Даже такие талантливые французы, как вы, – ответил Люс, – падки на аристократизм Георга Пятого.
– Каждый умный ищет своего сюзерена... Сколько надо денег?
– Сначала четверть миллиона.
– Долларов?
– Марок.
– Тема картины?
– Наша банда. Финансисты, наци...
– Имена будут вымышленные?
– Нет. Подлинные. Иначе нет смысла все это начинать.
– Одно имя. Хотя бы одно... Слушайте, не поедайте меня глазами, все-таки я офицер Почетного легиона и доносить на вас не стану...
– Дорнброк...
– Дорнброк, – задумчиво произнес Аллан. – Дорнброк... Не выйдет, Люс. Объясняю: мой американский компаньон связан с Дорнброком. У них дела в Латинской Америке и в Африке. Я нарушу условия договора с компаньоном, если ударю Дорнброка. Дорнброк сильнее нас в миллион раз. Это – без преувеличения. У меня болтается в делах миллионов десять, наличностью – полтора. А у Дорнброка в наличности не менее миллиарда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116