.. Что-нибудь такое, за что я бы мог зацепиться, надо же оправдать целесообразность полета... Будем считать, что биржевики ввели вас в заблуждение – это для прессы... Ну а я вылетел для проверки... Понимаете?
– Да. Я подготовлю такую дезу сегодня ночью...
– Что такое «деза»? Дезинформация?
– Это наш жаргон...
– Следите за жаргоном, Айсман.
– На случай непредвиденного, пока вы будете в Париже...
Бауэр перебил его:
– Никаких непредвиденностей. Я вернусь из Парижа в шесть вечера. Надеюсь, за это время вы сможете ничего не предпринимать?
– Господин Бауэр, я думаю не о себе, а о нашем общем деле...
– Понимаю... Простите, если я был резок. Словом, пока мне трудно наметить перспективу в подробной раскладке возможных изменений... Сначала надо ознакомиться с материалами Берга... Но если вы в чем-то ошиблись, не рассчитав, надо круто менять курс. Здесь я учусь у политиков. Когда они заходят в тупик, использовав все возможности для выполнения задуманной ими линии, они эту линию ломают. Это производит шоковое впечатление, и это шоковое впечатление дает выигрыш во времени. А время – это все. Так вот, если нам придется отступать, мы поможем Бергу доказать алиби Люса. Это раз.
Бауэр взглянул на Айсмана и усмехнулся: у того в глазах было детское изумление.
– Это раз, – повторил Бауэр, – как это сделать – подумаем. Я вам подброшу пару мыслей, а вы разработаете операцию. Теперь второе – мы поможем Бергу запутаться, выдвинув через наших свидетелей две новые версии. Первая: Кочев – агент КГБ, он пытался вербовать наших людей... Впрочем, вторую трогать пока не будем.
– А пленка Ленца?
– Пленка нам на руку. У Люса этот материал скопировали агенты Ульбрихта и подсунули Ленцу, чтобы вызвать напряженность в Западном Берлине. И подумайте – на самый крайний случай, – как нам обернуть Кочева против покойного Ганса. Это была бы окончательная победа... Болгарин отравил Ганса, который ездил налаживать контакты в Китай. Как? Ничего?
– Когда станете канцлером, не забудьте старого глупого Айсмана...
– Хорошо, – серьезно ответил Бауэр, – не забуду. Только одна беда – я не собираюсь становиться канцлером. Я не хочу менять свободу на кабалу. Неужели вам по-прежнему хочется быть лакеем?
– Я ваш подчиненный, но есть грань допустимого в разговоре...
– Вы не понимаете шуток, Айсман... Все эти гиммлеры, гессы, таддены... Ваше поколение не понимает шуток.
– Наше поколение понимает шутку, но не любит высокомерия, господин Бауэр. Я могу быть свободным?
– Не сердитесь. Дело-то слишком серьезное, чтобы сердиться по пустякам.
– Я не считаю пустяком обиду.
– Тогда извините меня, я не хотел, вас обидеть, Айсман.
Айсман поднялся и, поклонившись, молча пошел к двери.
– Не сердитесь, – снова попросил Бауэр, – послали бы меня к черту, если так уж обиделись.
Айсман заставил себя улыбнуться:
– Считаем инцидент исчерпанным... Я считаю его исчерпанным лишь потому, что лучше получить оплеуху от умного, чем поцелуй от дурака. Мне интересно работать с вами.
– Ну спасибо, старый волк, – ответил Бауэр, – я пойду спать, а вы страдайте до утра: у меня на аэродроме должны быть хорошие материалы для Парижа. Уж если алиби – так во всем алиби.
– Положитесь на меня, господин Бауэр.
– Я только это и делаю, – улыбнулся Бауэр, – поэтому у меня столько неприятностей.

2

– Здравствуйте, дорогой старик! – сказал Кройцман, входя в кабинет Берга. – Извините, что я не позвонил вам, утром ваш номер не отвечал, а с аэродрома уже не было смысла трезвонить.
– Здравствуй, Юрген, – сказал Берг, поднявшись из-за стола, – или теперь я должен называть тебя «господин статс-секретарь министерства юстиции»?
Берг все понял, когда вошел Кройцман, и поэтому решил ударить первым – боннское министерство не имело права вмешиваться в его дела, поскольку прокурор подчинялся лишь сенату Западного Берлина.
– Тогда я обязан обращаться к вам «господин профессор, мой дорогой учитель», – ответил Кройцман, поняв тайный смысл слов Берга.
– Я читал, что Пушкину один из старых поэтов подарил книгу с надписью: «Победителю-ученику от побежденного учителя».
– В этом есть что-то от кокетства...
– Прошлый век вообще был кокетлив, и, признаться, мне это нравится. Наш прагматизм похож на естественные каждодневные отправления: поел, значит, через пять часов надо бежать в клозет... Ну, что стряслось?
– Вот, – сказал Кройцман, положив перед Бергом страничку машинописного текста с грифом «Совершенно секретно».
– Зачем мне это знать, если тут штамп МИДа и все наглухо засекречено, Юрген? Это имеет отношение к делам, которые я веду?
– К одному из ваших дел – к Кочеву это имеет прямое отношение...
Берг прочитал документ, в котором МИД просил ускорить разбирательство дела Кочева. Болгары неоднократно напоминали и продолжают напоминать, что судьба аспиранта Кочева беспокоит их и что они требуют либо встречи с ним, либо официального уведомления властей о том, что они предоставляют ему политическое убежище.
– Я не могу выдвинуть никакой версии, Юрген... Ответь им, что дело находится в стадии следствия... Пока что любая версия будет преждевременной.
– Пресса на все лады обсуждает арест Люса. Это странная съемка Кочева... Люс левый. Стоит ли нам идти на конфронтацию с нашими левыми во всем этом деле?
– Я бы поставил тебе самый низкий балл за такой ответ, Юрген. Я не знаю, стоит или не стоит идти на конфронтацию:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116