За коленкор мы по двадцать семь рублей лупим, а англичане трешку просят. Поведал мне бухарец Рахимбай, что у них в столице некий англичанин побывал. Не то Борнес, не то Баренс.— Бернс, — поправил его Виткевич.— Это доподлинно вам известно? — невзначай, как бы между прочим поинтересовался Миротворцев. — Не ошибаетесь ли?— Нет. Не ошибаюсь.— Так-с. — Миротворцев посмотрел на стол.Перовский понял его и подвинул перо. Полковник что-то отметил в своей книжечке и продолжал:— Так вот, изволите ли видеть, после посещения господина Бернса англичане стали в Бухарию и Хиву посылать ситцы новых расцветок. Яркие, веселые, вширь — громаднейшие, чтобы восточным людям было удобней брюки шить. Братец мой только из Англии возвратился, сказывал — на мануфактурах все прежние машины поломали, новые поставили, чтоб ситчик ярче был да шире. Затраты преогромные. А с умом — из этого дерьмового ситца не один пуд золота получить можно.— Лихо, — задумчиво отозвался Перовский. Миротворцев захлопнул книжечку, сунул ее небрежно в карман.— Англичане — нация уважаемая. Аристократы наши к ним с ухмылочкой относятся, а зря. Как бы ошибку французов не повторили. Те тоже над торгашами посмеивались, «ля-ля» да и только. Вот те и «ля-ля»! Допрыгались. Петр Великий перед англичанами шапку ломал — нам тоже не грех. Я из мещан, не гордый — готов у заморских мудрецов поучиться. А там посмотрим, кто кого перешибет.Виткевич взглянул на Перовского.«Вот так персона», — прочел губернатор в его взгляде, и трудно было понять, какой смысл вкладывал сюда Виткевич: восторг, недоумение, растерянность или все это вместе взятое.— Послушай, Миротворцев, — вдруг спросил Перовский, — а ты богатый?— Мы не считаем-с.— Зря.— Нет, не зря, ваше превосходительство, — убежденно ответил Миротворцев, — без счету спокойней. Да потом не в деньгах суть. Я о деле думаю. Ну, а дело, коли к нему с уважением да с умом подойти, никак обидеть не может.— Это верно.— Так вот, ежели ваше превосходительство мой план одобряет и санкцию на путешествие я получу, в степях должно будет подумать и еще об одном преважном дельце.— Что это ты все «преважное» да «прелюбопытное» говоришь? Проще не можешь?— Я крайности люблю, ваше превосходительство. Правда, на словах больше, чем на деле. Словом потешиться можно, а делом — рискованно. Вот и тешусь.Виткевич рассмеялся.— Преинтересно, — хохотнул Перовский и замотал головой. — Тьфу ты, напасть, пристало уж!— А дело вот какое, — гнул свое Миротворцев, — хочу посмотреть, нельзя ль у Киргизии стада закупать. Тогда в Оренбурге есть резон заводик поставить. Полушубки начнем кроить. Тут мы англичан обскочим — куда там! Здесь поту надо много, а британец поту не любит.Перовский прошелся по комнате.— Прожектами ты силен, просто богатырь на прожекты. Каков в степях будешь? Сможешь с умыслом смотреть иль нет?— Так господин Виткевич поможет, — весело отозвался Миротворцев и вытер пот со лба ладонью. — Да и подарков я закупил для их.— Уж закупил?— Не пропадут.— Ну, а коли я тебя в степь не пущу?Миротворцев осторожно кашлянул, погладил подбородок и ответил:— Пустите, ваше превосходительство.Когда полковник откланялся, Перовский сказал:— Вот они Россию жрать будут. Немилосердно. Но умен. Умен, бестия! Выбился ведь в полковники из косоглазого домишки. Не гляди, что прост: по-английски, словно Дизраэли, говорит, все британские газеты выписывает. И силен. Брат его — ширма. Сейчас военному торговать сподручней. Хоть военный он по недоразумению. Торгаш он по наклонности, вот кто. А призвание его, поверь мне, дипломатом быть. Только Карл Васильевич Нессельрод не хочет его, потому что умных боится. А зря! Такие — дай им свободы — свое возьмут.Губернатор задумался. Потом Виткевичу — весело:— Сходи с ним, Иван Викторыч, зааркань киргизов! Ну, ну, не сердись, будет! Изучать их пойдешь, а Миротворцеву подсобишь. Он человек добрый, хороший, хоть и торгаш. Но ведь не дерево и не камень — идолы, а то, во что верит человек. Будь то дух, будь то плоть. Будь то «дело», о котором он здесь разглагольствовал. Дело боготворить можно. Смысл-то уж больно хорош сюда подложен, а? 3 В небе повисла дынная долька месяца. Высокие облака то принимались бежать наперегонки, то вдруг останавливались, замирали на месте.Глядя в черную яму неба, Миротворцев сказал, усмехнувшись:— Я б сейчас горячего молока с медом выпил.— Отчего так? — лениво удивился Виткевич.— Хочется, — снова усмехнувшись, ответил Миротворцев. — Мне всегда чего-либо несбыточного хочется.Тесно прижавшись друг к другу, они лежали на шинели у костра, сложенного из сухих, трескучих шаров перекати-поля и стеблей полыни, иссушенных нещадным дневным солнцем. Пламя казалось Ивану кошкой. Оно то ластилось к земле, то, побелев, взмахивало вверх, стреляя мелкими искрами.Миротворцев лежал ближе к костру и часто ворочался с боку на бок. Ночной холод он переносил так же плохо, как и дневную жару, но, несмотря на это, шел со всеми членами экспедиции вровень, ни разу не отстав. Отряд прошел уже больше четырехсот верст. Задерживал всех Иван: с каждым племенем, встречавшимся на пути, он заводил знакомство, подолгу беседовал со стариками, знакомился с юношами, расспрашивал о Сарчермаке, записывал сказки, стихи и, в свою очередь, отвечал на вопросы. Потом все шли на той угощенье, пир (кирг.)

, садились в круг и принимались за барана. К ужасу Миротворцева, Иван, как и кочевники, ковырял пальцами в бараньей голове, разжижая мозг, и пил его с видимым наслаждением, запрокинув голову. Так же аппетитно он поедал бараний язык. Со временем, правда, и полковник пристрастился к киргизским обедам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63