д., и т. п. Работа Корневым была проделана большая – она открывала возможности для еще больших свершений.
И постепенно в обоих вызревало нечто, не высказываемое словами, но важнее слов. Валерьян Вениаминович пропитывался новым делом, проникал в замыслы и душу Корнева. Ему уже казался нестрашным и договор с ракетчиками («Подумаешь, семьдесят пять миллионов – цена неудачного космического запуска!»), интересовал задуманный Александром Ивановичем эксперимент – и вообще он не представлял дальнейшей работы без него, заряженного энергией и идеями. Он поверил окончательно, что движет им не приниженное тяготение к выгоде и успеху, а высокое, артистическое стремление максимально выразить себя – стремление, от которого у писателей получаются хорошие книги, у художников – картины, у композиторов – симфонии. Корнев, похоже, и был инженером-художником, художником интересного дела.
У Александра Ивановича тоже менялось отношение к Пецу. К концу долгой беседы-прогулки он понял, что встретил человека, абсолютно чуждого всякой сделке – с собой или с другими, все равно; человека, который может поступить с ним и хорошо, и плохо – и всегда будет прав.
III
Они опоздали на совещание ведущих сотрудников, которое сам Пец назначил на 17.00. По своим часам они и пришли в 17.00 – но из-за того, что удалялись к краю зоны, их время отстало. «Вот еще проблема: синхронизация», – подумал Валерьян Вениаминович, раздеваясь.
Из тех, кого ему представил Корнев, только две фамилии что-то сказали Пецу: Зискинд, архитектор-проектировщик («Наш катаганский Корбюзье», – отрекомендовал его Александр Иванович) – худощавый молодой человек в очках на нервном лице, с усиками и длинными черными волосами, которые он откидывал самолюбивым движением головы, и Васюк-Басистов, увлеченный из Таращанска искусителем Корневым и ныне исполняющий обязанности руководителя исследовательской группы, которая пока состояла из него одного. Он вовсе оказался не похож на тот образ удальца и героя, который сложился у Валерьяна Вениаминовича после знакомства с отчетом о Таращанской катастрофе: в дальнем конце стола сидел щуплый паренек с тонким лицом, светлыми прямыми волосами и каким-то детским, задумчиво-удивленным взглядом; вел он себя флегматично и стесненно. Казалось удивительным не только, что он проявил отвагу и смекалку в катастрофе, но и то, что он имел жену и детей.
Пец понимал, что от него ждут тронной речи. И он эту речь произнес.
– Сочиняя известную вам теорию, – сказал он хрипловатым баском, – я рассматривал случай с переменным квантом действия как некое исключение и если и допускал, что этот случай реализуется во Вселенной, то тоже как исключение, игра природы. Но вот теория подтвердилась, обстоятельства занесли вас и меня в мир с переменным квантом действия, в неоднородное пространство-время… в мир, где все не так. Здесь кривая сплошь и рядом оказывается короче соединяющей те же точки прямой, тела могут разрушаться не от приложения сил, а от самого пространства, время течет в разных местах различно… и много диковинного нам еще предстоит узнать. И для успеха дел здесь, – Валерьян Вениаминович сделал паузу, обвел взглядом сидевших по обе стороны длинного стола; все внимали, – нам лучше сразу стать на иную точку зрения. Не Шар – игра природы, не наше НПВ диковинно, не мы в исключительном положении. Все наоборот: этот обычный, вне Шара, мир исключителен и невероятен по однородности своего пространства, по равномерности течения в нем времени, по обилию в нем так называемых «мировых констант». Ведь что есть постоянство и однородность, как не частные случаи в мире непрерывной изменчивости? Таким образом, мы будем исследовать, обживать, осваивать более общий случай материального мира, нежели тот, в котором обитали до сих пор и к которому привыкли… – Он снова сделал паузу: ему показалось, что он недостаточно четко выразил мысль; секунду подумал и заключил: – Попросту говоря, наш Шар и обычный мир соотносятся, как уравнение Максвелла и закон Ома.
…Корнев впоследствии, когда они сошлись покороче с Валерьяном Вениаминовичем, не раз поминал ему эту заключительную фразу и даже полюбил начинать «попросту говоря» с самых темных, головоломных суждений. Здесь Пец действительно переборщил, сказалась привычка адресовать слова аудитории близких по квалификации специалистов: для большинства слушавших его сейчас было откровением, что закон Ома вообще как-то соотносится с уравнением Максвелла, да и с уравнением этим не все были на «ты». Но в целом речь понравилась, идея была понята и принята.
Вскоре в Катагани и соседних городах запестрели объявления «НИИ НПВ приглашает на работу…» – и следовал длинный перечень: от штукатуров и монтажников до начальников лабораторий. Отдел кадров трудился в две смены.
В предновогодние дни пошли под снос все объекты в зоне эпицентра, включая заборы и недостроенную трубу: место расчищалось под сооружение по проекту Ю. А. Зискинда 300-метровой (с возможностью дальнейшего наращивания до пятисот метров) башни, главного помещения НИИ.
А сразу после Нового года Корнев осуществил свой замысел: образовать котлован и погрузить всю входную систему энергетики (водо– и газопроводы, канализацию, кабели) в почву посредством Шара. Не прикладывая рук. Это было зрелище: эпицентр застелили экранными листами жести, которые образовали кольцо, теневой чертеж выемки под башенный фундамент; внутри и вне его на снегу расположилась вся кровеносная система будущего сооружения. По сигналу ракеты взвыли электромоторы лебедок, закрутились, притягивая канаты с экранными сетями, редукторные барабаны.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25