Тут были пластиковые лыжи, заказанные первобытными азиатскими народами для перехода на американский континент, экологически чистые продукты средневековых полей и пастбищ, шедшие нарасхват в дымных чахоточных городах двадцать первого века. Высились промасленные, упакованные в полиэтилен, ткацкие станки, очень выгодно поставляемые в эпоху луддизма. Пахло мокросолеными кожами.
Реджинальд Квинт взялся за дело основательно. Для начала он быстро обошел все помещение, сверив по биркам ассортимент. Чуть дольше внимание его задержалось на деревянном ящике с бутылками, обернутыми в фольгу. Номер на бирке этого ящика был тем самым, что чиновник отметил ногтем в документах. Едва удостоверившись в этом, он поспешно перешел к следующему грузу и приподнял край брезентового чехла.
– Так. Это что?
Под брезентом обнаружилась клетка из тонких проволочных прутьев, и сразу что-то живое завозилось там, в темноте.
– Изволите видеть, ваше степенство. Куры, – доложил Щетинин. – Пятнадцать несушек и при них, извиняюсь, кочет. Не для продажи это, для себя. Дача у меня в Мытищах, в восемьсот тридцать пятом году. Будете в тех краях, непременно милости прошу на чаек...
– Прививки сделаны? – сухо оборвал его Квинт.
– Точно так!
– А справка?
– Имеется и справка. Приложена к накладной.
– Предъявите.
– Так ведь, ваше степенство! Куры-то местные, узловые! Чего в них может быть? – Щетинину ужасно не хотелось идти рыться в бумагах в поисках этой никчемной справки. Сроду на досмотрах ничего такого не требовали...
Однако Реджинальд Квинт смерил его ледяным взглядом и произнес только:
– Выкручиваетесь?
Родион испугался. В тихом вопросе таможенника он уловил вовсе не вопросительные интонации. Было там обещание разобрать по винтику несчастного «Старца Елизария» в случае малейшего сопротивления проведению досмотра.
– Ни боже мой! – простонал Родион. – Предоставлю сию минуту. Сей миг!
Он опрометью бросился вон из грузового отсека. Таможенник следил за ним с сонным видом. Однако, едва шаги капитана затихли на лестнице, Реджинальд Квинт ожил. Он поспешно вернулся к ящику с бутылками и, с трудом оторвав его от пола, потащил к люку авторазгрузчика. Ящик цеплялся в узком проходе за каждый угол, Квинт тихо, но безобразно ругался. Наконец, он достиг цели, поместил ящик в кабину лифта и нажал кнопку. Кабина вместе с грузом бесшумно канула вниз.
Вернувшийся вскоре капитан застал таможенного чиновника все в том же полусонном состоянии у клетки с курами.
– Вот. Извольте удостовериться!
В правой руке Щетинин держал справку, а левую робко прятал за спиной.
– Давайте! – сурово произнес Квинт.
Родион протянул было ему справку, но таможенник так скривился, что капитан сразу все понял и подал то, что было в левой руке.
– Безделица, – смущенно пробормотал он ненужные уже, но, видимо, заранее приготовленные слова. – Сувенир. Не побрезгуйте принять...
Квинт повертел в руках отливающий металлом цилиндрик, и глаза его, дотоле сонные, вдруг полезли из орбит. Приблизив цилиндрик к самому носу Щетинина, он свистящим шепотом спросил:
– Это что?!
Родион обмер.
"Не угодил! " – пронеслось в голове.
– Так ведь, ваше степенство... Как же... – начал он, плохо уже соображая. – Господь с вами... да я...
– Что это, я спрашиваю?! – заорал таможенник.
Родион и хотел, и боялся перекреститься.
– Фи... фи... фиксатор, – едва пролепетал он.
– Фиксатор! – лязгнул Квинт. – Так. Для чего?
– Для вас... для вашего степенства... А! – Родион, наконец, сообразил. – Это для запечатления. Навроде фотокарточки. Вот, дозвольте продемонстрировать.
Он вытянул на середину прохода небольшой бочонок с великопоповицким пивом и обрызгал его со всех сторон жидкостью из цилиндрика. В воздухе распространился слабый аромат не то уксуса, не то аммиака. Реджинальд Квинт поморщился.
– Готово! – сказал Родион и взял бочонок в руки.
Квинт вытаращил глаза. Бочонков стало два! Один из них капитан держал в руках, а другой стоял на прежнем месте – на полу, посреди прохода.
– Фантом, – пояснил Щетинин и провел ногой сквозь бочонок, стоящий на полу. – Сиречь, отпечаток натуры. На память, или для приятности созерцания... Правда, со временем бледнеет, конешно. Особенно на ветру.
Он вернул цилиндрик Квинту и, заглядывая ему в глаза, продолжал:
– Есть такая зверуха в среднем Параллелье – называется, с вашего позволения, меражинский нюшок. Вот это самочки у них и приноровились – фиксатором потеть. Чуть где хищника почуют, сразу ему раз – копию персоны своей отпечатают и бежать. Пока это он подкрадывается, да затаивается! А вот самцы, мужики, стало быть, они наоборот, по этим отпечаткам идут, как по следам – нюхом. И никогда свою подругу с чужой бабой не спутают, потому – запах у каждой особенный. А чуют самцы тот запах верст за триста! .. Гм, да. Ну, миражинцы – народ ушлый, придумали из этой зверухи ерозоль гнать, для сохранения всяких образов...
– Это все? – Реджинальд Квинт испытующим взглядом продолжал терзать капитана.
– Все, как есть!
– Ну хорошо, – чиновник неожиданно успокоился, сунул подарок в карман, взял из бумаг паспорт судна и, любовно подышав на маленький прямоугольный штамп, сделал оттиск.
Родион стоял ни жив, ни мертв.
– Можете покинуть порт, – сказал Квинт, подавая ему паспорт. И не задерживайтесь. У нас не хватает стояночных мест.
Щетинин только кивнул в ответ. Обеими руками он прижимал к груди паспорт и мечтал лишь о том, чтобы дверь побыстрее закрылась за таможенным мучителем.
Едва Реджинальд Квинт ступил на плиты стартовой площадки, за спиной его раздался тихий чмокающий звук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17