В этой хижине Ганса вместе с тремя кафрами содержали десять дней. На утро одиннадцатого дня они поняли по разным приметам, что для них готовится какая-то перемена. Стражники вошли к ним раньше, чем обычно и знаками приказали следовать за ними. Кандалы были сняты, при этом им дали понять, что при малейшей попытке к бегству их убьют копьями.
Потом их повели к морскому берегу. Ганс понял, аачем это было сделано. Близ берега за мыском, прикрытым лесом, стоял низкий длинный, крайне подозрительный на вид корабль. Пленных ввели в деревянный сарай, стоявший на берегу. Здесь их старательно осмотрели шесть здоровых, грубых моряков зловещего вида. Ганс заговорил с ними сперва по-голландски, затем по-английски, но они даже не обратили на него никакого внимания, может, не понимали его, а может, не хотели понимать.
Произошел торг. Моряки вошли в лодку, взяли веревки, связали вместе Ганса и кафров и повели их в лодку. Продавцы шли сзади с дубинками и дротиками в руках, готовые в случае сопротивления применить насилие.
Пленников бросили на дно, и лодка отчалила к кораблю.
Ганс взошел на палубу. Беглый взгляд, брошенный на трюм, и отвратительный запах, поднимавшийся оттуда, убедили его, что все, что ему случалось слышать об ужасном положении пленников, сущая правда. Более ста чернокожих были прикованы, точно дикие звери, к скамейкам на палубе.
Ганс, дышавший всю жизнь чистым горным и степным воздухом, вдруг очутился в таком положении, которое было для него тяжелее всякого другого. «Лучше смерть», — подумал Ганс, и, нечеловеческим усилием освободив руки от связывавших его веревок, схватил лежавший подле него рычаг, и в один момент сбил с ног двух матросов. Другие, стоявшие тут же, в первую минуту отшатнулись. Но так как в их распоряжении были тесаки и пистолеты, то Гансу пришлось бы очень плохо, если бы капитан, на глазах которого произошла эта сцена, не удержал матросов, отдав им какое-то непонятное Гансу приказание. Капитан взял другой рычаг и подошел к Гансу, словно намереваясь вступить с ним в единоборство; так, по крайней мере, подумал Ганс в первую минуту. Ганс, сосредоточив все внимание на капитане, приблизился к нему, готовый нанести удар рычагом. Но едва он успел приблизиться, как перед ним мелькнула какая-то петля, и он почувствовал, что его плечи стянуты веревкой. Не успел он понять, что с ним хотят сделать, как его связали по рукам и ногам.
Он выражал протест то по-голландски, то по-английски, но его все-таки стащили в трюм и приковали к цепи вместе с несколькими африканцами, языка которых он не понимал. Сперва он думал, что никто из окружающих не понимает его, но несколько часов спустя к нему спустился матрос и спросил его:
— Вы говорите по-английски?
— Да, — отвечал Ганс, — я голландский фермер. По какому праву вы взяли меня в плен и держите в неволе?
— Капитан заплатил за вас деньги. Если вы дадите ему больше, он отпустит вас, в противном случае вы останетесь здесь.
— У меня нет с собой денег, — ответил Ганс. — Если бы он послал кого-нибудь вместе со мной в Наталь, я достал бы много денег, гораздо больше, чем он заплатил за меня.
— Капитан и не подумает отправиться или посылать кого-нибудь в Наталь. Там часто встречаются английские корабли, вооруженные пушками. Поэтому ему незачем туда идти, гораздо проще продать вас в Америке.
Сообщив эту неприятную новость, матрос ушел, и Ганс остался один.
На рассвете третьего дня якорь был поднят, и корабль, пользуясь попутным ветром, тронулся в путь вдоль южного берега, но все же на некотором расстоянии от него.
Гансу до сих пор не случалось быть не только в море, но даже и на корабле; в довершение к страданиям от духоты он скоро почувствовал приступы морской болезни.
Он лежал пластом, не будучи в состоянии сделать даже малейшее движение, чтобы найти более удобное положение для усталых членов.
В течение трех дней и ночей корабль двигался в южном направлении. За это время Ганс привык к качке, превозмог морскую болезнь и стал даже подумывать о бегстве.
Он давно решил, что смерть гораздо лучше, чем вечное рабство. Он много думал о своем положении, наконец пришел к заключению, что единственным возможным способом освобождения является бунт невольников. Если бы удалось освободиться от цепей и как-то осуществить задуманное, пленники, безусловно, одержали бы победу. Как выполнить это, Ганс пока еще не представлял себе; но ему казалось, что, если спустить все паруса и стоять на одном месте, то в конце концов мимо них пройдет какой-нибудь корабль, заметит и подаст помощь.
На четвертый день по движению корабля Ганс понял, что на море произошла какая-то перемена. Вместо того, чтобы плыть вперед, немного вздрагивая, корабль стал нырять, подпрыгивать. Кроме того, на палубе началась суета и беготня; ветер рвал снасти, заглушал своим ревом стоны и крики невольников. Тяжелые волны ударялись в борт маленького корабля и рассыпались каскадом брызг и пены, вода попадала даже в трюм. Ночь тянулась бесконечно.
Как только занялась заря, несколько матросов спустились в трюм, бичом избили наиболее беспокойных невольников, сняли с шести человек, в том числе и с Ганса, кандалы и знаками велели им подняться наверх.
Даже если бы Ганса вели на виселицу, то он и тогда охотно исполнил бы это приказание, — так сильно он ощущал потребность в свежем воздухе. Когда он поднялся на палубу, его глазам открылось зрелище, сильно поразившее его. Ему приходилось видеть бесконечные африканские степи, простирающиеся так далеко, насколько могло охватить его зрение; он любовался степями, но они не могли дать ему представления о величии океана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38