Твердая девичья грудь едва подавалась под
тяжестью руки. Валенсия задрожала, как от приступа лихорадки и испуганно
замерла, не зная, что делать. Я с невыразимым наслаждением осторожно сжимал
неподатливую мякоть ее груди, еле сдерживая крик похотливой радости.
Валенсия стала тяжело и часто дышать, ее грудь вздымалась под моей рукой,
как волна океана. Наконец, она решилась и, осторожно сняв мою руку со своей
груди, положила ее на меня. Но я уже не мог остановиться. Я убеждал себя,
что времени осталось мало и я только поласкаю милую деволку, не причинив ей
вреда. Я "Проснулся". Валенсия лежала на спине, напряженно вытянув тело. Ее
красивые руки были вытянуты вдоль тела поверх одеяла, книга лежала на
груди. Ее широко раскрытые глаза, не мигая, смотрели в потолок. Красивые
по-девичьи угловатые плечи с едва выступающими дужками ключиц, слегка
вздрагивали. Губы что-то беззвучно шептали.
- Валенсия, милая девочка, - вырвалось у меня восклицание, и я, помимо
своей воли, движимый одним инстинктом плоти, приподнялся на одной руке,
обняв ее за шею, приник к ее губам в долгом, трепетно-страстном поцелуе. От
неожиданности она даже не сопротивлялась. А когда я нечеловеческим усилием
оторвал свои губы от ее рта, она испуганно зашептала:
- Вы ничего плохого мне не сделаете... Вы хороший...
Да? - да, да, милая, - злясь на себя, ответил я, - только еще раз
поцелую. Тебе приятно?
- Приятно.
Я снова схватил ее губы и целовал их так долго, безудержно, неистово,
как будто одним этим пытался охладить испепеляющее желание плоти. Я
прижался всем телом к горячему бархату ее нежной наготы, чувствуя, как
сильнее бьется ее сердце. И вдруг удивительное спокойствие оборвало все мои
желания. Я лег на спину и, вкушая сладость покоя, закрыл глаза.
- Что с вами? - спросила Валенсия, склонившись надо мной. Бедная
девочка так испугалась, что не заметила, как по пояс вылезла из-под одеяла.
Я от- крыл глаза и... Бог мой! Редко люди во сне видят такую кра- соту!
Надо мной, как два спелых персика, трепетали ее гру- ди. Маленькие пуговки
сосков, нежных и чистых, как две кон- фетки, торчали острыми кончиками
вперед. Грудь начиналась где-то у плеча и, постепенно повышаясь, опускалась
едва за- метной складочкой к животу, полная, упругая, будто налитая соком
сильной, здоровой молодости. Ни слова не говоря, я схватил ее своими руками
и впился губами в коричневый со- сок. Она вскрикнула и забилась, как
пойманный птенец.
- Не надо, умоляю, - на ее глаза навернулись слезы. И я отпустил ее.
- Тебе неприятно?
Она ничего не ответила и, уткнувшись в одеяло, неподвижно лежала,
сотрясаемая нервной дрожью. Я склонился к ней.
- Но ведь я ничего плохого тебе не сделал. Я хотел, чтобы тебе было
хорошо. Тебе же приятно, когда я целую твою грудь. Разве нет? Она
посмотрела на меня своими изумрудными глазами и кивнула головой.
- Ну так дай, я еще раз поцелую. Дай. Мои поцелуи доставят тебе столько
удовольствия. Не бойся. Она растерянно посмотрела на меня и я понял, что
она колеблется.
- Не нужно бояться. Это не причинит тебе вреда. Это так приятно. Ну же.
Она опустила руки, державшие край одеяла, чтобы я мог его откинуть. И я
это сделал. Она прикрыла грудь руками, глядя на меня со страхом и мольбой.
- Не бойся, глупышка, я ничего не сделаю своими руками.
Она послушалась. И вот перед моими глазами снова сон. Я стал целовать
ее в сумасшедшем исступлении, не видя, к чему прикасаются мои губы. Все ее
нежное благоухающее тело представлялось мне олицетворением самого
прекрасного на земле. Я целовал ее руки и плечи, шею и грудь, бедра и ноги.
В сладостном изнеможении я касался лицом ее мягкого живота, самозабвенно
вылизывая впадину пупка. Ее сотрясали судороги сладострастия. Она закрыла
глаза и безвольно отдалась во власть моих жгучих ласк. Вдруг, в
бессознательном порыве похоти, я рывком раздвинул ее ноги и приник губами к
полным, мягким и липким губам влагалища. Валенсия дернулась всем телом,
пытаясь оторваться от меня, уперлась руками в мою голову. Но волна
сладострастной истомы сковала ее члены, она бессильно распласталась передо
мной с тихим слезным стоном. Я долго лизал языком нераспустившийся бутон
любви, ощущая кончиком языка каждый бугорок, каждую складочку. Она затихла
и вся погрузилась в трепетное вкушение сладости, которая жарким потоком
разлилась по ее телу от моих губ. Совершенно обезумев от похоти, я лег на
двочку , разведя в стороны девственные губы ее цветка, воткнул изо всей
силы свой дерзкий меч. Она вскрикнула от боли и, обхватив меня своими
руками, содрогнулась в рыданиях.
- О, как мне нехорошо! Что со мной сделали? Мне так нехорошо!
Потрясенный всем случившимся, я растерянно смотрел на нее, не зная, как
утешить. А она, бледная и обессиленная, шептала:
- Что со мной? Что вы сделали? Мне плохо. Она исчезла, не услыщав от
меня ни единого слова утешения, оставив меня в смятении и смутном ощущении
тяжелой вины перед ней и перед богом.
Рэм опустил голову на стол и замолчал. Мы сидели, подавленные его
рассказом, растерянные и ошеломленные. Он вдруг порывисто встал и, пройдя
по комнате, уже другим голосом сказал:
- Ну что ж. Выпьем. Что было, то прошло. Мы выпили и он сразу продолжил
свой рассказ.
Глава 7
Уще долго я сидел, подавленный случившимся, стараясь об'яснить себе,
как это произошло. Потом вытер свой окровавленный член о простыню и лег
спать. В восемь часов, как обычно, меня поднял Макс. Тесть ехал на завод. Я
встал, превозмогая сонливость и, наскоро позавтракав, вышел к под'езду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38