Там нашёл покупателя. Хороший клиент, не посредник. Заплатит много. Поехал в Боснию. И по радио слышу новости: мусульмане атакуют в моих местах. Кинулся, перепрятал картины глубже в тыл, в другой деревне. В Ригу позвонил, просто так. А мне про тебя рассказывают. Теперь мне надо, чтобы ты помог вытащить эти картины из Боснии. Понимаешь, везти их на машине — сложно. Можно, но рискованно.— Послушай, но это же как-то… нехорошо. Противозаконно. Получается, что мы украдём эти картины.— Ты что, из детского сада сюда пришёл? О каком законе можно говорить на войне, особенно, если война — гражданская. На такой войне все грабят всех. Обрати внимание, картины уже были украдены. Если бы не я их захватил, то кто-нибудь другой. Ты имеешь против меня что-нибудь? Почему я должен уступать такую выгодную добычу другим? Там все воруют и все торгуют. Офицеры из войск ООН вообще все завели себе счета в Швейцарии и гонят туда деньги реками. И ещё счастье, что картины не попали к каким-нибудь мусульманским фанатикам. Они вообще могли их уничтожить.У меня не было ни малейшего желания спорить с Седым. Действительно, безупречная аргументация. Не придерёшься. Так что это получается? Я попрусь в Боснию? Господи, чем я занимаюсь! Чем я занимаюсь, Боже мой! Таскаю картины из Боснии, мусульман из альтернативной Персии. Солдат из альтернативного Израиля — в центр Питера, арабов из Питера — в альтернативный Израиль. Театр абсурда, а не жизнь.
Воспользовавшись одной из любительских фотографий Седого, мы вышли в типичное дачное местечко. Седой попросил меня приготовить для нас обоих пятнистую униформу, пуленепробиваемые жилеты и какое-нибудь оружие. Рядом со своим спутником, которого в деревне знала каждая встречная собака, и я выглядел бравым солдатом удачи.В маленьком домике на окраине нас встретил покрытый щетиной детина с крупной фиолетовой татуировкой VOVA на фалангах пальцев правой руки. Помещение было довольно чистое, без ожидаемого разбойничьего беспорядка. Единственное, что отравляло атмосферу (в буквальном смысле этих слов), — запах нестираных носок. Хотя, чего ещё можно было ожидать от давно небритого Вовы?— Откуда ты взялся? — удивился детина. — Турку сказали, что ты сегодня утром куда-то летишь из Берлина.— Турок все перевирает, — Седой внимательно осмотрел помещение. — Никто не заходил.— Нет.— Сам ты не выходил?— Нет.— Отлично. Пошли, — позвав меня за собой, Седой нырнул в узенький коридорчик.— Эй, шеф, кто это? — заволновался небритый.— Мой двоюродный брат, — сказал Седой. — Видно же, что похож. Доверяй ему, как мне.Картины хранились в маленькой комнатке (на язык так и просилось слово «горница») с вообще микроскопическим окошком. В полумраке Седой повозился с брезентовыми свёртками, удовлетворённо хмыкнул.— Пошли, — сказал он. — Тут недалеко здание Совета двухэтажное. Сначала к тебе в Питер, картинки посмотришь, если захочешь. Потом я позвоню а Ахен…— Куда-куда?— Ахен. Городок в Германии. Очень приятный, чем-то мне и Питер, и Ригу одновременно напоминает. И нашу Бирку.— Архитектурой, наверное.— Да. Там что удобно? Городок стоит почти на границе. С одной стороны — Голландия, с другой — Бельгия. Никаких пограничников, не то что у вас тут.— Сам-то Ахен в какой стране?— Я же говорил, в Германии.Трудно объяснить причину моей брезгливости, но, кроме как во время переноски, я не прикоснулся к картинам и не посмотрел их, несмотря на предложение Седого. Мне была противна моя роль, я старался не вникать в происходящее, во всю эту торговлю с переговорами. Мы вышли по фотографии, запасённой предусмотрительным Седым, проехали несколько остановок на автобусе, сели в припаркованную на стоянке машину.В довольно среднем (на мой неискушённый взгляд) отеле нас уже ждал мужчина с очень интеллигентной внешностью. Вьющиеся волосы, высокий лоб с залысинами, холёные борода с усами, очки в тонкой оправе… Потом я вспомнил, что он, вроде бы, не перекупщик, а будущий хозяин картин. Учитывая их возможную цену, — миллионер.Седой меня не представил, моё участие в сделке не требовалось. Я отошёл к окну, хотя и мог наблюдать искоса миллионерскую возню с увеличительным стеклом вокруг разложенных на столе полотен. Благодаря своему безделью, я во всех деталях разглядел, как вылетела дверь нашего номера, и помещение заполнили вооружённые люди (часть из них в форме). Седой даже не среагировал, я эгоистично предположил, что он решил не подвергать опасности мою драгоценную жизнь. К нашим головам приставили пистолеты, сковали руки за спиной. И прочитали короткую официальную речь на непонятном нам немецком языке.Я тупо наблюдал за происходящим. Фотограф делал снимки, он старался, чтобы в кадр попало как можно больше разложенных на столе и кровати картин одновременно. «Покупатель-миллионер» стоял совершенно свободно, без наручников, и что-то объяснял дородному мужчине в очках, указывая пальцем то на одну картину, то на другую.Седой стоял спокойно. Судя по его лицу, он был очень увлечён решением сложной математической задачи. Неужели он в состоянии освободиться от наручников? Если да, то он сейчас просчитывает свои движения, как мастер-бильярдист просчитывает комбинации с ударом шаров друг о друга.Немецкий язык жутко раздражал. Все воспоминания о нём были связаны с фильмами про фашистов. Получается, я, по доброй воле, сам забрёл прямо в лапы гестапо. Или как оно у них сейчас называется?Нельзя сказать, что я особенно нервничал. Лично мне смыться не составляло никакого труда, наш номер размещался на втором этаже трехэтажного отеля. Достаточно мне чуть-чуть пофантазировать на спуске, и я вместе с конвоирами окажусь, где захочу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96