Рик Басс
Пожары


Басс Рик
Пожары

Рик Басс
Пожары
Бывают годы, когда жара наступает в апреле. Ветрено в апреле всегда, но в удачный год бывает и тепло. Дождей, как правило, нет, и на полях стоит сушь; ветер дует с юга. Люди в долине выносят рассаду из дома наружу, обычно в старый амбар, приспособленный под теплицу. Самый лучший урожай здесь, в предгорье, дают корнеплоды. Почва тучная от бессчетных пожаров, и картошка в долине родится сахарная. Морковь так и прет из темной земли, тугая и налитая, словно красное солнышко. Лук я люблю класть во все, что бы ни стряпал. Хорошо растет и клубника, если аккуратно поливать.
Снег к апрелю уходит из долины в глубь леса, а местами даже выше, за лес, исчезает, оставляя лишь овальные заплатки вдалеке, и зайцы-снегоступы, отощалые, но пока еще белые, выходят из отступающих снегов и подаются вниз, к садам, за свежими ягодами и молодой зеленой травкой, но ты уже за милю видишь, как они подбираются к твоим ягодам, скачут по золотисто-зеленому, пронизанному солнцем редколесью, кипенно-белые, точно ангорские коты, перемахивают через бурые валежины, спускаясь вниз вековыми тропами, проложенными зверьем по чернозему.
Неотвратимо, как запрограммированные, косые чешут прямым ходом ко мне в сад, а я сажусь на черном крыльце и наблюдаю. Но истреблять таких симпатяг в больших количествах рука не поднимается - так, подстрелишь одного раз в месяц, просто для острастки. Освежуешь его и зажаришь в сотейнике с луком и ломтиком бекона.
Иногда я встаю среди ночи и вижу в окно, как зайцы там, в саду, грызут подряд все что ни попадя, а еще - обступят теплицу, взяв ее в плотное кольцо, и буквально изнывают от желания проникнуть внутрь: одни подкапывают землю кругом, только комья летят из-под лап, другие просто ждут, сидя под дверью.
Оставаться такими белоснежными зайцам, как сойдет снег, предстоит недолго, всего лишь несколько недель, потом они эту белую шубку теряют, то есть, вернее, не теряют, а постепенно меняют на коричневатую, цвета жухлой листвы, и пока не полиняют, ходят пегие, но в конце концов благополучно коричневеют и могут вновь жить спокойно в бесснежном мире. Но до тех пор, в эти короткие недели, зайцы сидят у меня в саду, похожие на белые камни-валуны. Живу я теперь давно уже без женщины. Когда и случается, что заведется женщина в доме, то ощущение такое, будто бы я завлек ее обманом, заманил в ловушку - будто калитка за ней захлопнулась, а она еще этого не сознает. Очень уж мы тут на отшибе.
Раз летом к моему другу Тому и его жене Нэнси приехала из Вашингтона сестра Тома - погостить на летнее время и потренироваться в горах. Звали ее Гленда, и была она бегунья, тем в жизни и занималась, что бегала. Классная бегунья, участница состязаний в Италии, во Франции, в Швейцарии. Приехав сюда, она говорила всем и каждому, что мест красивее здешних не видала, повторяла это простым лесорубам и их неулыбчивым женам, и все мы верили ей. Мало кому из нас довелось побывать где-нибудь еще, и у нас не было оснований сомневаться.
Мы собирались человек по десять-двенадцать, половина всего населения, посидеть за столами у пивной, снаружи, откуда хорошо глядеть на речку. Перелетные утки и гуси, возвращаясь на север, оседали у нас в долине выводить молодняк - вить гнезда, высиживать птенцов. Со склона на склон без устали перелетали над долиной вороны, отливая на солнце маслянистым блеском своих крыльев и спин. Каждому, у кого была в том нужда, открывалась в апреле возможность подработать на посадках в лесничестве, и потому это всякий раз было время расслабиться, отойти от забот и дрязг - веселое, вольное время. Мне не было особой надобности прирабатывать, ни в апреле, ни в другие месяцы, и мы с Глендой, Томом и Нэнси часто сидели за столом на открытом воздухе и пили пиво. Гленда никогда не выпивала больше двух кружек. Светловолосая, с короткой стрижкой, с глазами озерной синевы и широкой - похожая была у Тома - усмешкой на бледном лице, несовместимой с представлением о серьезности, хотя теперь, когда ее здесь больше нет, мне кажется, что потому эта готовность усмехнуться и запомнилась, что обнаружилась у серьезного человека. Не понимаю, честно говоря, откуда у меня такое впечатление. Никакие заботы Гленду, как и всех прочих, в апреле не обременяли, а после, летом, - тем более. Знай себе бегай, и все дела.
Наблюдать Гленду осенью мне не пришлось, она уехала, так что не знаю, сохранилась ли у нее эта улыбчивость по возвращении в Вашингтон. Она в то время рассталась со своим молодым человеком, жителем Калифорнии, и, кажется, не скучала по нему, даже не вспоминала о нем, похоже.
До того как приступить к посадке, сажальщики выжигали склоны, вырубленные прошлым летом и осенью, и с полудня над ними собиралась душистая дымка, тянулась кверху, в горы, и, перевалив через них, уносилась, подхваченная южными ветрами, в сторону Канады. Никогда это марево от пожаров не опускалось к нам в долину, но нависало прямо над головой, придавая солнечному свету красивый дымчато-голубой оттенок, а предметы по ту сторону долины - сарай на чьем-то выгоне, линия ограды - казались сквозь дымку гораздо более далекими, чем на самом деле. И очертания предметов смягчались.
По внутренней стороне ноги у Гленды шел длинный шрам наподобие застежки-молнии, начинаясь чуть выше щиколотки и доходя до самой середины бедра. Она повредила себе колено в семнадцать лет, задолго до прихода эндоскопической хирургии, и восстанавливать коленный сустав пришлось по старинке, при помощи скальпеля и ножниц, но этот шрам как будто лишь подчеркивал по контрасту красоту ее ног, и даже в нем самом, в его изгибе по всей длине ноги, было свое изящество.
1 2 3 4 5