Владимир Пузий.
Немой учитель

Немой учитель
Часть первая
Парило уже дней шесть; город ждал дождя, а унылые ватные тучи
все никак не могли разродиться влагой.
Крестьяне недовольно зыркали на натянутую холстину неба и проклинали
Дьявола, который украл дождь. Небу, впрочем, было все равно.
Зеленые побеги на огородах стали вялыми. Их листья обреченно опускались
вниз, и от окончательного высыхания спасали только постоянные перебежки
между колодцем и грядками - а много ли так набегаешь? Крестьяне косились на
пыльные городские стены, на высокую красную башню с извивающимся на ветру -
когда и ветра-то нету, словно на зло поникшим листьям - вымпелом, и тяжело
вздыхали: "Праздник, вишь, у Короля. И то верно: что ему до наших забот?
сынок вон вырос, надобно ему таперича учителя сыскать - такого, чтобы и на
мечах прынца обучить мог, и манерам, и прочему высочайшему мастерству. Так
что, стало быть, в одночасье празднует и подумывает о наставнике".
Но долго вздыхать времени тоже не было.
И только когда на вздрагивающем потемневшем небе раскрывал свои
звездные глаза Тха-Гаят, люди оставляли дневные заботы и выходили посидеть
на разговорных бревнах, что лежали вдоль дороги к городу. Сидели, сложив на
коленях натруженные, с потрескавшейся красной кожей руки, медленно говорили
ни о чем, все чаще замолкая и поднимая взор к небесам. Недосуг простому-то
человеку смотреть вверх, вся его жизнь сосредоточена под ногами: в земле, в
воде, в листке зеленом, в дереве. Только вот и подымешь голову, когда небеса
начинают вести себя, не как следуют, подымешь да взглянешь с укоризной:
доколе будете испытывать нас? Доколе?!..
И знаешь ведь, что ответа тебе в жизни не дождаться, - а смотришь.
Наверное, потому что более смотреть некуда и обращаться не к кому. Король
вспоминает о тебе лишь тогда, когда настает час сбора податей, а все
остальное время - живи, чернь, живи, копошись у стен городских, только веди
себя тихо-мирно да вовремя плати за дозволение существовать. А настанет
засуха - выкручивайся, как знаешь.
Молчали.
Старики сокрушенно комкали в ладонях седые бороды, чертили в дорожной
пыли причудливые узоры размочаленными концами посохов, но... - что они могли
сделать, старики? Помогали по хозяйству, чем возможно, но не воду же им
таскать, а советом... Не было у них такого совета, чтобы у Дьявола дождь
отобрать. И ни у кого не было.
Молчали.
Молчали мужчины, растерянно глядя на свои сильные, но беспомощные руки;
молчали женщины, судорожно поглаживая по головам притихших, уморившихся
детей; молчали псы, - только позвякивали цепями, - даже сверчки приумолкли,
забившись поглубже в прохладные, но неотвратимо высыхающие норки.
Ночь душным маревом кралась за спинами и заглядывала в опустошенные
лица.
Наверное, прийди беда чуть позже или чуть раньше, ничего страшного не
случилось бы, но сейчас, когда в башне праздновали совершеннолетие принца,
засуха стала катастрофой. Король одарил всех людей днем, когда в любом
трактире, любой корчме можно было выпить и закусить задарма, в его счет; но
одновременно ввел новый разовый налог - в связи с праздником. Одарил
медяком, потребовал золотой. И если принимать медяк ты был не обязан, то уж
золотой, будь добр, выплати - выплати, смерд, по-хорошему; сегодня Король
щедр и снисходителен, а завтра все может измениться, да так, что взвоешь.
Плати, смерд, плати!
Чем платить?..
- Сбегу, - сказал из темноты хриплый голос, и сидевшие рядом на бревне
не сразу догадались: говорил никто иной, как Бнил. Тем более странно, - ведь
была у Бнила и жена, и сын был (почти уж десять годков исполнилось парню), и
дом хороший, и скотинка - куда уж бежать, оселый человек.
Кто-то - кажется, старый Герин - так ему и ответил.
Бнил помолчал, а потом отрезал:
- Надобно бежать. Что толку ждать, пока Королевские Грабители пожалуют?
- Не хочешь Грабителей, с Губителями доведется свидеться, - заметили на
другом краю бревна.
- Даст Бог - уберегусь да семью уберегу, а нет... На все воля
Распятого.
Замолчали.
Где-то далеко внизу на дороге родился звук; сначала неузнанный, он
приближался.
Кто-то вздохнул:
- Всадники.
Не к добру это, ох не к добру, когда поздней ночью по дороге в город
скачут конные. Особенно, ежели их всего двое.
Но с другой стороны, едут они не торопясь. Значит, не гонцы. Кто ж
тогда? Неужто путники, рискнувшие добираться до Зенхарда в таких потемках?
Сельчане зашевелились - одни торопились вернуться в хибарки, подальше
от необычностей, иные наоборот, не спешили уходить. Кто-то вынес маленькую
свечку, поставил у ног, а сам сел рядом: так и есть, Юзен - все ему
неймется. Ох, добалуется парень! ростом вымахал выше отца с матерью, а все
дурачится, девок тискает по углам, в город ходит - никак не остепенится. И
ведь не то, чтобы шалопай какой, всю засуху исправно батьке помогал, ведра
да бадейки натерли мозоли на ладонях, а вот выпал случай - снова чудит.
Нужна здесь сейчас его свечка, как мухе - жаба.
Всадники приближались. Уже можно было различить негромкое фырканье
лошадей, звяканье сбруи. Потом из тьмы, клубящейся понизу дороги, возникли
два силуэта - возникли и вплыли в слабое мерцание свечи: усталые,
запыленные, вспотевшие.
Главным был явно тот, что повышее и посветлее кожей: господин в летах,
со слабой инеистой сединой и каменным взглядом. Он осадил коня, и пламя
выхватило из тьмы его руки и лицо, неожиданно гладкие, без единого шрама на
коже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22