– Вот для этого нам и нужна страховка. Да в такую погоду, наверное, и клиентов не будет.– Тут вы ошибаетесь, – сказал капитан. – Если мы выйдем, клиенты будут. Эти люди чокнутые. Им плевать на погоду, им на все плевать. Им нужно только отплыть.– Значит, мы им даем, чего они хотят.– Мне это не нравится, – сказал капитан. – Я хочу сказать, это мое судно. И я несу ответственность.– Пункт первый: судно не твое. Пункт второй: дорожишь работой – делай, что я тебе говорю.Капитан сжал трубку, но промолчал.– Кроме того, – добавил голос, – это большое судно.«"Титаник" тоже был большим», – подумал капитан.
Уолли Хартли разбудил стук, после чего из-за двери спальни раздался голос матери.– Уолли, – сказала она, – это мама.Она всегда говорила так, будто за ночь он мог каким-то образом забыть.– Привет, мама, – сказал он, стараясь не показывать усталости и раздражения. Посмотрел на радиобудильник. 8.15. Уолли лег спать в 5 утра.Дверь открылась. Уолли зажмурился от света и увидел мать в дверном проеме. Она оделась и уложила волосы, словно собралась куда-то пойти – чего, если не считать супермаркета, никогда не делала. Встала мать, как обычно, в 5.30.– Хочешь вафель? – спросила она.– Спасибо, не хочу. – Так он говорил каждое утро с тех пор, как, к своему стыду и отчаянию, в 29 лет – 29, боже мой! – переехал жить обратно к матери. Уолли не завтракал, но уже отчаялся ей это втолковать. Мать вбила себе в голову, что должна печь сыну вафли. И так просто от этой затеи отказываться не собиралась.– Ты уверен? – спросила она.– Я уверен, мама, – ответил он. – Спасибо.Уолли знал: она сейчас скажет, что испекла свежие.– Я испекла свежие, – сказала она.– Спасибо, мама, но я правда не хочу.Сейчас самое время сообщить, что она не может видеть, как они портятся.– Не могу видеть, как они портятся, – сказала она.– Прости, мама, – сказал Уолли, потому что ничем хорошим не кончится, заори он: ЕСЛИ ТЫ НЕ ХОЧЕШЬ ВЫБРАСЫВАТЬ ЭТИ ЧЕРТОВЫ ВАФЛИ, ТО НЕ ДЕЛАЙ ЭТИ ЧЕРТОВЫ ВАФЛИ.– Хорошо, – сказала она. – Я их оставлю на потом, на всякий случай.Так она и сделает. Завернет вафли в фольгу и положит в холодильник. Позже, когда будет убираться на кухне в четвертый раз, достанет их из холодильника, выкинет, сложит фольгу (у нее были куски фольги, относящиеся ко временам президенства Буша-старшего) и приберет ее в ящик стола для завтрашних вафель.– Прости, мама, – повторил Уолли.Она принюхалась к воздуху в комнате. Уолли терпеть не мог, когда мать принюхивалась к его комнате, к запаху его тела.– Здесь затхлый воздух, – сказала она. Ей всюду чуялась затхлость, всюду виделась грязь. Покажите ей Давида Микеланджело, она и на него кинется со «Спик-энд-Спэном». «Спик-энд-Спэн» – марка моющих средств.

– Здесь все в порядке, мама, – ответил он.– Надо бы пропылесосить, – сказала она. Она пылесосила в его комнате каждый день. Иногда по два раза. Кроме того, она стирала и гладила его шмотки. Складывала его нижнее белье. Уолли приходилось хранить травку в машине, чтобы она не нашла.– Мама, не надо убираться в моей комнате.– Здесь пахнет затхлостью, – сказала она. – Надо пропылесосить.Уолли лег на кровать и закрыл глаза – в надежде, что мать закроет дверь и даст ему доспать. Но нет, она уже два часа как была на ногах, выпила две чашки кофе, говорить ей было не с кем, а до появления Регис оставался еще час. Самое время для метеосводки.– Боб Соупер сказал, что будет шторм, – сообщила она. Боб Соупер был метеоролог с «Майами ТВ», ее любимец. Однажды мать столкнулась с ним в Майами-Бич в отделе деликатесов супермаркета «Пабликс», поздоровалась, и – рассказывала она всякий раз, вспоминая это историческое событие – он был как нельзя мил. Это было одно из самых ярких впечатлений ее жизни с тех нор, как умер ее муж – отец Уолли.– Тропический шторм Гектор, – сказала она. – Боб Соупер сообщил, что скорость ветра до пятидесяти пяти миль в час. Очень бурное море, заметил он.– Угу, – ответил Уолли, не открывая глаз.– Так что судно никуда не поплывет, да? – спросила она. – Ты ведь не поплывешь в такую погоду?– Не знаю, мама, – сказал Уолли. – Может, и нет. Надо позвонить. Но позже. Я еще посплю немного, ладно? Я довольно поздно вернулся. – Он отвернулся от света, от силуэта матери.– Пятьдесят пять миль в час, – сказал она. – Они не поплывут в такую погоду.Уолли промолчал.– Я его видела в «Пабликс», – сказала она. – Боба Соупера.Уолли промолчал.– В отделе деликатесов, стоял в очереди, как все, – сказала она. – Он был как нельзя мил.Уолли промолчал.– Взял ветчину, запеченную в меду, полфунта, – сказала она. – «Кабанью Голову».Уолли промолчал. Прошло десять секунд; он чувствовал, как она стоит рядом.– Я просто подумала, может, ты захочешь поесть вафель, – сказала она.Еще десять секунд.– Здесь обязательно надо пропылесосить, – сказала она и закрыла дверь.Уолли, теперь уже окончательно проснувшись, перевернулся на спину, уставился в потолок и подумал то, что он думал практически каждую минуту своего бодрствования в доме матери: Я должен отсюда выбраться. Он заставил свой мозг сосредоточиться на вопросе, как он может выбраться отсюда, и мозг, привычный к этому занятию, отозвался: отчайся.Уолли был на мели. Все его активы, не считая одежды, составляли гитара «Мьюзик Мэн Эксис» от Эрни Болла, которую можно продать долларов за восемьсот, чего он никогда не сделает, и «ниссан-сентра» 86-го года, который еще бегал, но, скорее всего, на продажу не годился – его корпус изъела какая-то разновидность автомобильной проказы. Будучи профессиональным музыкантом, Уолли зарабатывал нынче пятьдесят долларов в день, играя с группой на судне, но только в те дни, когда судно выходило в море, и эти деньги уходили за считаные часы на первоочередные Уоллины нужды:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74